в угол пачку сигарет (не исчезли, видать, потому что в руке держала!). Сейчас я обниму его – и забуду, все забуду, не хочу помнить такое! Забыть, забыть, забыть!..
А это что?
Кольцо на безымянном пальце – огонек белый, огонек зеленый. Не сняла, забыла. Оставить? Или тоже – в угол?
Холодное золото впилось в кожу – не оторвать.
Это кольцо до сих пор на моем пальце. Те же огоньки – белый, зеленый. Только иногда сквозь них просвечивает что-то красное, неровное, словно отсвет далекого пламени.
Говорит Ганник-вождь:
– Уже год мы проливаем кровь за нашу Италию. Много крови, целые реки! Вчера зарезали трех овец, позавчера – еще двух. И козу – два дня назад. Мы по уши в крови, правда, Крикс? Это ты обещал, собирая нас на Везувии? Ах, да, забыл, мы еще режем кур. И даже героически их похищаем у проклятых римлян. Отважное воинство курокрадов! Это и есть твоя борьба, Первый Консул Крикс?
Ганник… С ним я познакомилась уже здесь, на Везувии. Не из гладиаторов, не из рабов. Инсубр, воевал где-то на севере за Падусом, от сенатской амнистии отказался, пришел к нам с небольшим отрядом. Помощник Крикса.
Говорит Ганник-вождь:
– Каждая украденная курица – удар по Римской Волчице, подрыв всей хозяйственной жизни Республики. Сулланские ветераны трепещут от страха, Сенат запирает двери Гостилиевой курии, Капитолий в трауре. Слава Италии!.. Что молчишь, Первый Консул Крикс?
Он не верит никому, Гай Ганник. В темных глазах – гнев и презрение. Не верит – и не молчит. За него многие, из гладиаторов, из рабов, из свободных. Устали – надоело ждать.
Говорит Ганник-вождь:
– Хороша борьба за Италию – сидячая да лежачая! Пролежни косят нас, скука сбивает с ног. Скоро вообще впадем в спячку, как галльские медведи. Я вижу, ты уже заснул, Первый Консул Крикс, тогда пусть ответит мне Эномай, герой Эномай, отважный мститель. Кажется, вчера ты одержал победу, перед которой Канны – легкая прогулка? Сколько окороков твои парни приволокли в лагерь? Целую дюжину? Неужели больше? Надеюсь, ты уже воздвиг трофей?
С ним трудно спорить, с Гаем Ганником. Его слова – наши мысли, его гнев – наш гнев, его нетерпение – тоже наше.
Говорит Ганник-вождь:
– Почему бы тебе не взять Капую, Эномай? Что мешает? Может, та девочка, что тешит тебя каждую ночь? Извини, Папия Муцила, если обидел. Ты тоже – отважный боец Италии, правда? Увидев тебя, легионеры падают без чувств, остается только подбирать щиты да гладисы. Говорят, ты героически проплыла на корабле до Испании и назад? Может, ты успела заехать и в Рим, к своим дружкам – поделиться новостями? Сколько среди нас героев!
Мы на Везувии год, почти уже целый год. Собираем людей, собираем оружие. Но разве такой войны мы хотели? Разве мы – разбойничья шайка?
Говорит Ганник-вождь:
– Так почему мы прячемся? Чего мы ждем? Скажи мне Крикс! Ты, Эномай, скажи! Вы же наши вожди, наша надежда, мы выбирали вас, голоса считали, словно в Сенате каком-нибудь. Только почему так получилось, что нами правят гладиаторы? Самые доблестные, скажете? Самые опытные? А, может, самые набожные? Что за алтарь вы там выстроили, за лесом? Кого ты собираешь у алтаря, Крикс? Только не говори, что ты – потомственный жрец. Разве ты и твои предки поклонялись этрусскому Тухулке? Болтают, будто он вас всех усыновил?
Не отвечают, в сторону смотрят. И Крикс смотрит, и Эномай, и все их друзья. И я не отвечаю – нечего. Прав горячий Ганник – почти все старшие у нас из гладиаторов, да только не из простых, не из «ячменников». А-доп-та-ци-я? Дети Тухулки?
Говорит Ганник-вождь:
– Молчите? Молчите и дальше, я уже слыхал ваши ответы. Так приказал Спартак! Ну конечно! Великий полководец Спартак, наш Ганнибал, наш Пирр Эпирский. Легко и удобно ссылаться на приказы. Спи и дальше, Крикс, Первый Консул! Воруй окорока, герой Эномай! Предавай нас и впредь, Папия Муцила! Падайте на колени перед своим Тухулкой, заменившем вам отчих богов. Да живет вечно Государство Италия!
Говорит Ганник-вождь. Мы молчим.
– Ты ответишь, Крикс?
– Спартак уже ответил: «Ждать!»
Теперь много-много лет спустя, когда о нас уже пишут книги… Агриппа, с которым мы говорили обо всем, и о Везувии тоже, даже не дослушал, руками всплеснул: «А как иначе, Папия? Войну, настоящую войну, следует начинать не с набега, не с сожженной виллы, а с громкой победы. Настоящей, чтобы у врагов кровь застыла в жилах. Твой Спартак поступал абсолютно верно. Правило боя: жди, когда твое преимущество возрастет максимально, а силы врага столь же уменьшаться. Мы с Цезарем Младшим три года ждали, пока Антоний и его египтянка утратят задор, закиснут на Ниле. А горячих голов всегда хватает, на то и война. Твой Спартак – действительно великий полководец!»
Верно, удивляться нечему. Ни словам Ганника, ни тяжелому молчанию Крикса, ни ропоту бойцов, уставших ждать. Впрочем, нет, можно и удивиться. Ворчали, ругались, скрипели зубами – но все-таки слушались. Слушались Спартака – моего Спартака.
Я пыталась узнать, бывает ли вождь у загадочного алтаря на лесной опушке. Не смогла. Меня туда тоже не пускали.
– Нет, Спартак, не уговаривай. Вчера погибли трое, молодые ребята, в отряде и десяти дней не пробыли. В первой же вылазке. И сегодня кто-то погибнет, и завтра. Мой Эномай со своими парнями каждый день в бою. Мы воюем, мой Спартак, что бы там Ганник не болтал. Я не стану отсиживаться возле кашеваров. А корабли от Сертория сможет и другой кто встретить. Невелика забота – груз принять, гостей на Везувий провести, письма отдать. К тому же корабли киликийские, пиратские. Ну их, не хочу! Я пойду с нашими ребятами в бой – и не уговаривай меня, Спартак. Не уговаривай!
– Что это, моя Папия? О чем?
– Стихи, мой Эномай. Об одной давней битве, когда греки и персы между собой воевали. Один хороший римлянин перевел.
– Разве бывают хорошие римляне, Папия? Разве ты видела хорошего волка?
– Не знаю, мой Эномай. Раньше думала – нет. Потом встретила двоих хороших ребят…
– Сегодня, как стемнеет, я уйду убивать этих хороших ребят – за компанию с плохими. А если какие- нибудь еще встретятся, то и с ними тоже.
– Ты прав, Эномай. Ты пойдешь убивать. И я пойду убивать.
Уходим в ночь.
– Калиги… Калиги не жмут? Это же первое дело, госпожа Папия!
– Не жмут, Аякс. Не волнуйся.
Одноглазый прав: обувь – самое важное в походе. Особенно когда идешь не по дороге, даже не по тропе.
– Ох, госпожа Папия, это ты чего, из-за Ганника-болтуна? Героиней стать решила? Они и без того должны статую посреди лагеря поставить.
– Рано еще статуи ставить, Аякс.
Уходим в ночь. Позади – белые виллы на склоне, капуанская дорога, знакомый милевой камень возле поворота. Вокруг – тихий ночной лес. Нас много, но идем тихо, почти неслышно. Успели привыкнуть – не
