первый поход, и не второй.
– Запомни, Папия, сейчас ты – не внучка консула. Ты – обычный боец. Приказы не обсуждать, а выполнять!
– Есть выполнять, мой Каст!
Каст – старший. Его я совсем не знаю. Не из гладиаторов, ветеран, в войске Италии воевал еще мальчишкой. Говорят, из семьи жрецов, как и Крикс. Немолодой, молчаливый, суровый. Куда идем – знает ли он. Наше дело – выполнять приказы.
Уходим в ночь.
Вождь Ганник не прав – не совсем прав. Война идет, на этой войне уже гибнут. Незнакомые, знакомые… Из трех братьев Ресов младшего уже похоронили, средний ранен. Каждую ночь отряды расходятся по горным тропам. А после эхо приносит вести – о сожженных виллах, о добыче, взятой в маленьких городках. Не всегда – порой возвращаются так же тихо, как уходили, и только вожди знают, успешен ли был поход.
А иногда – не возвращаются вовсе.
Уходим.
Я напросилась в поход просто из злости. Прав одноглазый Аякс – задели меня слова Ганника, полоснули плетью, до сих пор рубцы ноют. Женщин в нашем лагере, а особенно по виллам, где мы поселились, не так и мало, не одна я за своим парнем на Везувий поспешила. Их не посылают в бой – и не попрекают этим. У женщин и так много дел на войне. И если бы Ганник упрекнул меня в том, что я бездельничаю днем и обнимаю моего Эномая по ночам, смолчала бы. Но измена? Ганник знает, зачем я была в Испании, и про сенатора Прима знает, должен знать!
Когда я сказала, что пойду с Кастом, Ганник только скривился. Скривился, дернул щекой. Не верит!
А вообще-то, странно получается, ох, странно! Сколько лет я мечтала об этом, сколько лет думала, во сне видела. Восставшая Италия, Бык на красном вексиллиуме, перекошенные от ужаса рожи ненавистных римлян. Этим и жила, ради этого и на волю рвалась. И что теперь? Если бы не Ганник, не злые его слова…
К Эномаю даже не стала проситься. Еще не хватало, чтобы он в бою не о победе думал, а о том, как бы жена под меч не попала! Он меня тоже отговаривать пытался, мой белокурый, но я и слушать не стала. Предательница? Девочка, что тешит Эномая-вождя по ночам? Словами отвечать не стану, на слова мы все богаты!
Ветка легко коснулась лица, и я заставила себе все забыть. Потом, все потом! Идти еще долго, я недаром подобрала себе удобные калиги.
Уходим в ночь.
– Внимание! Слушай боевой приказ! Сейчас мы подойдем к вилле Септимия Коса. Он – сулланец, убивал наших братьев. Сулла подарил ему землю и рабов. Эти рабы и откроют нам ворота. Грабить запрещаю. Поджигать запрещаю. Убивать лишь тех, кто поднимет меч. Септимия Коса и его семью взять в плен. Судить их будут рабы – те, кого эти римляне считают не людьми, а дикими зверями. Пусть молят своего Юпитера, чтобы это было не так! Мы – лишь свидетели. Все ясно? Тогда – вперед. Да живет вечно наша Италия!
Понимала уже тогда, но лишь сейчас могу признаться – хотя бы себе самой. Я пошла с Кастом, именно с ним, мне совсем незнакомым, потому что знала – бывший жрец не приносит жертву на тайном алтаре. Ни он, ни Ганник – не слуги Тухулки. С ними – даже с Ганником – мне будет спокойнее.
А как же Крикс? А как же мой Эномай?
Оставалось одно – забыть, не думать. Ты же хотела воевать с Римом, Папия Муцила? С проклятым Римом, с ненавистным Римом?
Вот он, твой Рим! Сулланец Септимий Кос, враг твоей Италии. Твой враг!
Приказы не обсуждаются. Но и выполнить их не всегда удается, во всяком случае, полностью.
– Ну, наворотила братва! Почитай, в самой Капуе видно. Как думаешь, госпожа Папия?
– Поздно думать, Аякс!
Горит, горит дом с белыми колоннами, и сараи горят, и конюшня. Лошадкам еще повезло – успели вывезти бедных. И коров с быками спасли – пожалели.
Людям повезло меньше. Трупы у крыльца, и в атриуме трупы, и даже в нетопленой холодной бане. Не римские трупы – рабские. Кто же мог ожидать, что сами же невольники станут стеной за проклятого сулланца? Не все, конечно, не больше дюжины. Теперь они уже далеко – у переправы, той, где Харон души по назначению направляет.
А вокруг – толпа, в цепях разбитых, со следами колодок. Кого из эргастула выпустили, кто в сараях душных заперт был. Эти за хозяев заступаться не станут!
Септимия Коса живым взяли. И его, и жену, и дочерей. Вот они, полуголые, босые, в одних туниках. Если бы не стража наша – уже бы, поди, разорвали!
– Отдайте нам! Нам! Отдайте!.. Натерпелись от волков! Отдайте!
Вот и суд. Скорый – и, конечно, справедливый.
– Хозяина на крест! Девок простелить! Хозяйке кол вогнать по самые… Будут знать будут, будут!.. Отдайте!!!
Каст – и тот растерялся. Виду не подает, но молчит, словно ждет чего-то. Оглядывается, бороду темную щиплет.
Поглядела я на Аякса – отвернулся одноглазый, плечом еле заметно дернул. Приказы, мол, не обсуждаются, госпожа Папия, сама знаешь. Сама знаешь, но…
Толпа все ближе обступает, ребят наших теснит. Оттолкнули того, что с краю, чья-то ручища вперед рванулась. Закричала жена врага Италии Септимия Коса, за плечо схваченная. За плечо, за волосы… Дернулся к ней враг Италии Септимий Кос, согнулся в поясе, древком копья ударенный. И стало мне ясно…
– Может, хоть девчонок спасем?
Кто сказал? Неужели Каст?
И стало мне ясно. Все ясно! Сказавши «алеф», следует говорить «бейта». Почудилась мне сквозь близкое пламя черная узкая тень – тень Учителя.
Девчонок? Поглядела я на них, на дочерей врага Италии, от ужаса серых, покачала головой. Зря вы себе головы о косяк дверной не разбили, римлянки! А теперь поздно уже.
Шагнула вперед.
– Именем Италии!..
– А может уйдем, госпожа Папия? Ну его, смотреть на такое! Нагляделся уже…
– А ты не смотри, Аякс.
И снова вокруг ночной сонный лес, только нестойкая эта тишина. Тихо ступаем – громко дышим. Дышим, посмеиваемся даже. Почему бы не посмеяться – победа. Пусть маленькая пока, неприметная, как зарево далекого пожара. Приказ выполнен.
Впереди – проводник (первый на жену Коса накинулся!), за ним – мы с Кастом (так и промолчал чернобородый, ни слова не вымолвил), чуть сзади – мой Аякс.
…Он-то и дышит тяжко, за всех троих. Вот только не смеется.
Тихо, тихо вокруг. Жаль, сквозь кроны звезд не увидать, поглядела бы сейчас, самое время.
«И видел Я зло под солнцем», – сказал как-то Учитель. И видела я зло под звездами, Учитель.
– Я пойду к Спартаку, сейчас же, как вернемся! Пойду – и пусть тебя судят, Папия Муцила. Ты не имела права!..
– Иди, Каст. Пусть судят.
– Мы – не звери, не разбойники. Мы, бойцы Италии, не имеем права убивать. То есть, убивать так… То есть…
– Угу.
