не видел даже толком.
– Чего ж не видел, госпожа Папия? Все видел, все сходится: шестая когорта, ветеранская, жаворонок на значке.
– И больше ничего. Пока мы знаем, что Квинтилий Басс у Везувия, наверное, и сам Глабр туда уже подоспел – или подоспеет вот-вот. И все! Боя не было, убитых не было, пленных. А ты: разбили, убили!
– Ну… Понятное дело, на то и болтают. Один сказал: пришли, второй: в бой вступили, третий: строй прорвали, четвертый: лагерь захватили.
– Угу. Эх, взять бы этого болтуна, за ворот встряхнуть, ножик к горлу приставить!
– Это можно, Папия! Прослежу за ним, а ближе к вечеру…
– Нет, не стоит, все, чего знал, он уже рассказал. Глядишь, завтра новый говорун объявится – и его послушаем. Ты приказ помнишь: наблюдать и докладывать, не больше. Пока мы свое дело сделали, ты прав. Будем ждать.
– Только… Последнее это дело, госпожа Папия – ждать. Оно, бывало, стоишь, выхода на арену ожидаешь…
– Мы давно на арене, мой Аякс. Не спеши! Слушай, пыль-то откуда? Никогда не видела, чтобы так много…
Не спешить! Легко сказать, не спешить. Перед битвой – еще ладно, а когда бой начался? Твои друзья уже воюют, им в лицо Смерть глядит, а ты!..
Но тогда, в те далекие жаркие дни, и вправду никто не торопился. Что случилось, я поняла быстро: ветераны Квинтилия Басса заняли дорогу, которая на Везувий ведет, но дальше не пошли. Ждут! Понятно чего – Глабра ждут. И Спартак не торопится – тоже ждет. И Глабра-претора, и момента нужного.
Значит, и нам с Аяксом подождать следует. Хоть и прав одноглазый – последнее это дело. Ведь там, на Везувии, все наши: и Крикс, и Каст, и Ганник, и Спартак. И Эномай тоже там.
Почему-то за него я не волновалась. Совсем. Мой белокурый бог на войне, я тоже. Мы хотели этого, надеялись, мечтали. Все идет правильно.
– Стой, девочка, да! А ну, стой! Стой, говорю!..
Ага, сейчас! Вот прямо-таки посреди улицы колонной коринфской замру.
– К-куда-а?!
И – лапища тяжелая на плече. Это уже хуже. Вот гарпии с даймонами! И Аякса куда-то унесло.
…Не куда-то, конечно. Сама ему, одноглазому, велела в дом к декуриону нашему наведаться – к привратнику знакомому. Вдруг там еще один «источник» заплещет? Вроде бы ни к чему мне охрана – две улицы всего-то и пройти до таверны дядюшки Огогонуса. И на тебе!
– Покажись-ка, цыпочка, да!
Пьяный? Пьяный, конечно, прямо вакхант. Дух, как из пифоса, рожа красная, в прыщах. При бороде – не из римлян, значит. Но и не из наших. Говор чужой, сразу слышно.
– А ничего!
Скользнула чужая ладонь по груди, по бедрам. Дернулись пухлые яркие губы.
– Сойдешь! Десять асов – только чтобы на все соглашалась. Пошли!
Для таких случаев мне Аякс и требуется. Только случай есть, Аякса же нет. И не будет, по крайней мере, скоро. Далеко дом Феликса – за Форумом, за цирком.
– Чего стоишь, подстилка, да? Десять ассов мало? Остальное оплеухами добавлю, да.
Точно, добавит! Все ясно, как на фреске – торговец заморский, то ли грек, то ли сириец, завернул в Помпеи уд почесать, только-только в гостинице пристроился, только-только винца хлебнул. На охоту вышел.
На помощь звать? Пуста улица, не докричишься. И кто в добром городе Помпеях за «волчицу» вступаться станет, тем более, незнакомую? Поглядела прямо в рожу его, в глаза, похотью срамной полные. Если бы про оплеухи не помянул, можно было бы и добром дело решить. А так… Не люблю, когда женщин бьют!
– Ну, пошли, красавчик!
Улочку эту я сразу приметила. Даже не улочку – переулочек малый. Слева стена, справа стена. Маленький переулочек, всего на тридцать шагов. Ничего, мне хватит.
– Стой!
– Чего, прямо здесь? Ну, городишко, срам один, да!
Это точно, сладкий мой. Срам! Поглядела вверх, туда, где между стенами вечернее небо белело. Откуда-то столько пыли? Даже на зубах хрустит.
Посмотрела вперед – пусто. Назад – тоже пусто.
– Ладно, здесь, так здесь, да. Скидывай тунику.
Сейчас, сердце мое, сейчас! Нож у пояса… Ладно, и заколкой обойдусь. Не в первой!
…Тебе нельзя молиться, Учитель. Ты не станешь слушать нас, бесхвостых обезьян, не станешь слушать Своего брата, даже приказ Отца для Тебя – не всегда приказ. Тысяча тысяч быков – для Тебя не жертва, Ты меряешь, взвешиваешь и делишь миры, что Тебе моя просьба, просьба беглой рабыни, мечтающей о том, о чем не смеют мечтать даже цари? Поэтому я не буду Тебя ни о чем просить, и жертвовать Тебе ничего не стану, но поступлю, как Ты поступаешь. Закон выше приказа, выше любви, выше всякой мольбы, только у меня свой Закон, Учитель, в нем всего одна заповедь, и проста она, как сама смерть. Рим должен погибнуть, погибнуть, погибнуть, и волку выть на Капитолии! Когда тонешь, хватаешься за соломинку. Когда дерешься насмерть, бьешь врага заколкой для волос. Поэтому я попрошу Другого, того, кому любы жертвы, люба кровь, и смерть тоже люба, того, кто обещал помочь. Да не откажет!..
– Эй, ты чего, девочка?!
– Диспатер, Отец Подземный, Невидимый, даруй нам, поднявшимся против проклятой Волчицы, победу. Прими, то, что я даю!
…Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он над всеми сынами гордости…
Ему нужны слуги, и он готов за это платить.
– Маурус-заступник! Да у тебя же… У тебя… Вся туника в крови! Госпожа Папия!..
– Угу. Так что там у нашего декуриона, Аякс?
Думала, не засну.
И вправду, куда спать? До Морфея ли лежебоки в такую ночь? Там, у Везувия, наконец-то началось. Все, что мы готовили, ради чего рисковали, страдали, гибли. Там – воскресшая Италия, ее бойцы, ее вожди. Там… Но все-таки заснула – сразу, словно покрывалом черным накрыли, словно под лежаком деревянным пропасть разверзлась. А, может, и не словно.
…Автобус зарычал, дернулся, медленно тронулся с места. Грязь, грязь, грязь, холодная, непролазная, гиблая.
Осень…
Стряхнула с рукава пальто темное пятнышко мокрой земли, не спеша отступила назад. Моего имени не было в бесконечных списках, зря я простояла битый час на залитой грязью площади. Странно, почти хотелось, чтобы меня все-таки вызвали. Сесть в автобус, закрыть глаза, ни о чем не думать… Чего еще можно хотеть?
Ты ли это, Папия, внучка консула?
Я, все-таки я. На ногах – что-то непонятное, то ли короткие калиги, то ли… То ли просто мужские ботинки. Быстро слова вспоминаются! Ботинки, пальто (короткое, в черную и желтую клетку), сигареты.
Закурила.
Все? Преставление закончено, можно идти в бар «Хэмфри», деньги еще есть, надо будет взять коньяку, согреться.
Осень, осень…
– За что? За что, да?
