арены, все бы как есть обсказал. Тут война, понимаешь!
Война. Маурусу Победоносному мы сразу вина плеснули. Неразбавленного, как и полагается.
– В общем так. Боя не было, как мы и думали. Эти, из «Жаворонка» перед рассветом налетели, грамотные, гады! Только не застали никого в поселке. Тогда они наверх, к вершине. Там, вроде, слегка сцепились с нашими, с теми, кто отступление прикрывал.
– В Конской Прихожей, наверно, – не выдержала я. – Там проход узкий, легко отбиваться.
– Ну да, – кивнул одноглазый. – Квинтилий Басс рисковать не стал, начал лагерь строить, а вскоре и Глабр с остальными когортами подоспел. С тех пор так и стоят, третий уж день. Ждут. И они ждут, и наши ждут.
– Гм-м-м…
Повертел дядюшка Огогонус чашу в толстых пальцах, вновь подумал, затем на столик поставил. Рядом с моей.
– Как я понял, дорогие гости, много припаса на вершине Везувия не соберешь. Потому Глабр и уверен в победе. Голод страшнее меча. Еще два-три дня, и…
Переглянулись мы с Аяксом. Насчет «и» мы сразу поняли, да и гонец мордатый прямо намекнул. К чему кровь римскую драгоценную лить? Трусливые бунтовщики сами сдадутся, как свои калиги догрызут.
– С припасом – не знаю, – одноглазый хмыкнул, допил вино, языком прицокнул. – Наш Спартак ихнего Глабра не глупее. Но вот что холодно на той вершине, это точно. Даже днем холодно, а уж ночью! И ветер еще.
Да, верно. И ветер, и холодно. Голый камень, ни травинки, ни кустика. Если мой Эномай там, надеюсь, плащ теплый при нем. Плащ ему я сама купила – удобный, шерсти сардинской, и не весит, считай, ничего. С таким и на камнях ночевать можно. Не забыл бы, мой белокурый!
Только не это главное.
– Насчет войны я тоже не слишком, – проговорила осторожно. – Но как выходит? Зачем Глабр гонца в Помпеи присылал? Народ здешний успокоить, так? Чтобы под лавками не прятались?
Кивнули. И дядюшка Огогонус кивнул, и мой Аякс.
– Глабр – не просто вояка, он претор, консула заместитель, ему за порядком следить положено. К тому же выборы скоро, он, говорят, кандидатуру свою выставит. Вот и старается – заранее избирателями запастись. Это понятно, только вот…
Подумала немного, уроки сенатора Прима вспомнила.
– Иногда важно не только то, что говорят, но и кто говорит. Гонец – не простой легионер, не десятник даже.
– Центурион, – согласился Аякс. – Я нарочно переспросил. Центурион третьей когорты. Уважает, значит, Глабр город Помпеи!
– Угу. Сюда центуриона прислал, и в Нолу прислал, и, конечно, в Рим. Туда уж наверняка не просто центуриона, повыше кого, чуть ли не самого Басса. А если бой? Если посланцы вовремя не вернутся? Кто легионеров на врага поведет? Он же собственное войско, считай, обезглавил! Значит?
– Претор Гай Клавдий Пульхр Глабр уже венок победный примеряет, – хмыкнул одноглазый. – Не рановато ли?
– Значит? – повторила я.
– Глабр – самоуверенный дурак, – резко, без тени улыбки бросил дядюшка Огогонус. – Что бывает с дураками на войне, известно.
Не стала спорить. И вправду, известно.
– Еще. Сегодня на Форуме про беглых рабов болтали. С чьей-то виллы бежали, не двое, не трое, чуть ли не дюжина. И вчера о том же говорили, и позавчера. Глабр разбойников на Везувии осаждает, а рабы от хозяев толпами бегут. Куда, бегут интересно?
– Зови трубачей! – усмехнулся Аякс, повел плечами, ко мне повернулся. – А не пора ли нам в путь, госпожа Папия? Засиделись мы тут, в этих Помпеях!
– При хозяине говорить не хотел, обидится еще. У него, у Огогонуса нашего, «волчица» пропала. Может, видела – худая такая, смерти страшнее. Вчера ночью сгинула, только хватились лишь сегодня. И что интересно, в доме все входы-выходы на ночь, когда гости от «волчиц» разойдутся, запираются, ключи хозяин, Огогонус, под тюфяк прячет, да еще засовы задвигает. Не уследил толстяк! Думают, лихие люди с собой увели, только зачем им такая? За два асса продавать и то не купят, поостерегутся. Может, худая эта к нам Везувий навострилась? Будет, кем врагов пугать!
В комнату к Фортунате-толстухе я почти что ворвалась. Гость очередной только-только уходить собрался, тунику даже не оправил. Вошла я, молча на него поглядела. Открыл он рот, повозмущаться, видать, решил. На меня взглянул, уже внимательно – закрылся рот.
Убрался гость.
– Спасибо сказать пришла?
Привстала толстуха с тюфяка, голая, как была, потянулась лениво.
– Мужчина, называется! Ерзал, ерзал… Ты как, Папия, покувыркаться не желаешь?
Встретились наши взгляды – и холодно мне стало до самых костей.
– Спасибо – за что? – наконец, выговорила. – Твоя подруга…
– Подруга? – еще веселее улыбка, еще беззаботней. – Какие подруги у «волчицы», Папия? Из-за сестерция лишнего друг друга под розги хозяйские положить готовы. Сколько раз меня из-за нее секли, до сих пор следы не сходят. Ну, пусть даже подруга. Настоящая жертва, когда не врагов – друзей Невидимому отдаешь.
Встала медленно, почесалась, подошла к лутерию, зачерпнула воды. Мокрой ладонью по лицу провела.
– И учти – просто убить мало. Услышит он, конечно, а вот поможет ли, не знаю. Если времени нет, брюхо вспарывай. Видела, как жрецы-гаруспики овец режут, чтобы по внутренностям гадать? А у меня вчера время было, так что услышал он, точно услышал! Спасибо все-таки скажи, не одна ты Спартаку победы желаешь. Ну, покувыркаемся? Люблю маленьких!
Не стала я отвечать, тоже к лутерию подошла, воды зачерпнула, ко рту поднесла – хлебнуть.
Раздумала.
Тем вечером мне почему-то вспомнился Гай Фламиний, Не Тот Фламиний, мой Гай. Хорошо, что парень далеко, в Риме – не на Везувии, не в Помпеях!
С Агриппой мы тоже пили вино. Не такое, конечно, как в таберне дядюшки Огогонуса, похуже. Где взять фалернское на краю света?
Старый мужчина, старая женщина. О чем говорить нам? О Прошлом, о Прошлом…
– Не вини Тита Ливия, царица. Он родился совсем недавно, ему нечего помнить. А главное, исторический труд – не сводка военных действий, не пособие для обучения центурионов. У греков есть понятие «драматический эффект».
– Угу. Синекдоха, знаю. Внимайте, доблестные квириты, внимайте – и ужасайтесь. Ибо сплели злокозненные гладиаторы, на Везувии, словно звери дикие запертые, вервии из лоз виноградных и в ночь темную со скал поднебесных спустились претору Клавдию Глабру и воинству его на погибель и поругание. И набросились они, выродки рода людского, на славных легионеров, в ярости звериной своей…
– Блестяще! Мой друг Меценат оценил был твой стиль. Между прочим, он покровительствует одному отпущеннику, Горацию Флакку. Так тот однажды написал: «ярость Спартака». Кажется… Да, помню.
– По- моему, хорошо сказано.
– Ярость Спартака… Драматический эффект, мой Агриппа. Синекдоха! Спартак не был… яростен.
– А Гай Клавдий Пульхр Глабр не был дураком. Тит Ливий не видел Везувия, а вот я съездил, в Конскую Прихожую заглянул, даже на вершине побывал. И знаешь, что я понял? Меня бы тоже разбили – как Глабра. И Антония разбили бы. Разве что Цезарь Старший… Этот, наверное, справился бы. Ведь тогда Глабр сделал
