Еще и этот – старый знакомец. То есть, не старый, и не знакомец вовсе. Стоит рядом, не уходит. В черной бороде – нежданная проседь, вместо плаща – старый ватник с дырой на спине. Сходил, значит, по девочкам, грек-сириец?
– Ты… Ты! Ты меня убила, убила, да! Убила!!!
– Убила, – соглашаюсь в двадцатый, наверное, раз. – Не тебя первого. И не последнего наверняка. И что? Меня тоже убьют и других не пожалеют.
Дергается черная борода, плачет грек-сириец.
– Всего-то и хотел с девочкой позабавиться, да! Десять ассов хотел заплатить. Десять ассов, десять!
– Асс у тебя – асса ты стоишь, – вздохнула. – А как в автобус садиться станешь, подумай напоследок, хорошо ли женщин покупать за десять ассов. Жил свиньей – как свинью и зарезали.
– Ты меня убила, убила, да!
Ну вот, опять!
– Женщин всегда покупали. Всегда, да! В чем я виноват? В чем? Разве я это придумал, да?
Плачет? Плачет! Вот чувствительный попался!
– Ладно, так и быть, расскажу тебе притчу. Не поймешь – твое горе. А притча такая. В городе Силоаме…
– Не понимаю, Учитель! Объясни. Разве это притча? И Силоам – где это?
– Ох, обезьянка… Силоам – даже не город. Так, городок в три дома возле Иерусалима, у горы Сион. Там есть знаменитый водоем, целебный, к нему каждый день приходят сотни людей. И вот однажды башня, что стояла возле источника, рухнула…
– …И задавила восемнадцать человек. Это я поняла. И что? Они были в чем-то особо виноваты? Как Ты говоришь, грешны?
– Думаешь, что эти люди были грешнее всех прочих, что так пострадали? Нет, говорю тебе, но, если прочие не покаются, то так же погибнут. Впрочем, даже если покаются – все равно погибнут.
– …Что говоришь, да? Разве это притча? В притче должна быть мораль, должен быть смысл, да! А ты меня просто убила, убила. Да!
– В том-то и притча, что никакой морали нет. И смысла нет. Не лезли бы они под башню ветхую, может быть, еще год-другой прожили. И ты прожил бы, потешил бы ремень свой мокрый, пока к Спартаку на крест не угодил. Не повезло, со мной встретился!
– Ты…
Отвернулась, бросила окурок на мокрый гравий дорожки. Хватит! Еще раз услышу – опять прирежу. Здесь можно, знаю.
– Госпожа Папия Муцила?
Ого! Тихо подошли, не заметила. Не увидела, не услыхала даже.
– Разрешите на несколько слов?
Трое – похожие, словно братья Ресы, только иные совсем. Здешние – на «вы» обращаются. И одеты дивно: плащи кожи черной, шляпы без полей, тоже черные. Без полей, зато с козырьком. Оружие при поясе – не наше, громкого боя. А ко всему – блестки серебряные – на плечах и возле ворота. Приглядишься – вроде как две молнии рядом.
Власть, сразу видно!
Не спорю. Киваю, в сторону отхожу все по той же дорожке гравиевой. Двое на месте остались, третий, не иначе старший, ко мне шагает.
Рука у козырька. Улыбка. Ой, не хотелось бы мне второй раз такую улыбку увидеть!
– Госпожа Муцила! Наш фюрер… вождь велит вам передать, что жертва принята. Позвольте уточнить формулировку?
Что?! То есть, не «что», конечно. Вон, те двое греку-сирийцу уже руки, бедолаге, крутят. Но почему «формулировка»?
Белый листок, черные значки рядами. Откуда только достал?
– Итак, вы сказали: «Прими то, что я даю». Подтверждаете?
– Не покаются – погибнут, покаются – все равно погибнут. Где же выход, Учитель?
– А кто сказал, что у вас, обезьян, есть выход? Разве тебе не известно, Папия, чем кончается жизнь?
– Но прожить можно по-разному, правда?
– Угу. Зачем я только связался с тобой, Папия Муцила?
– В Твоем вопросе – ответ. Если Ты связался со мной, значит, было «зачем». Это «зачем» – тоже не тайна.
– Папия Муцила, хочешь, я превращу тебя в вечернюю зарю на Гавайских островах? Все скажут, что ты – очень красивая.
– Тебе лестно быть всесильным перед сопливой девчонкой. Всесильным, всемогущим, всезнающим. Перед остальным получается хуже, правда? Твой Отец, Твои братья – особенно Тот, которого Ты так часто…
– Молчи! Я не прощу тебе этих слов, Папия Муцила. Никогда!
– Ты обижаешься совсем как человек, Учитель. Неужели наши человеческие привычки властны даже над Тобой? Не обижайся. Люди бренны, очень скоро – через год, через полвека – я отправлюсь туда, куда подгоняют автобусы, и тебе сразу станет легче, правда?
– Гордыня, Моя ученица, гордыня! Принципиально неверная самооценка.
– Думаешь, Учитель, я грешнее всех прочих? И что? Не покаюсь – погибну, покаюсь – все равно погибну. Разве тебе не известно, Сын Отца, чем кончается жизнь? Лучше скажи, зачем вся эта ерунда: автобусы, коньяк, сигареты, бараки, пистолеты «Люгер»? Неужели Твоих слуг надо обязательно одевать в черную форму с рунами «зиг» на петлицах?
– Они – не Мои слуги. Сама с ними связалась, сама расхлебывай. Тебе что, нужен Плутон с бородой из ваты, восседающий на троне? Трехглавый Цербер из генетической лаборатории? Ты видела то, что видели остальные, это след их мира, их времени. Я часто там бываю, потому что объект очень удобен, оттуда легко добираться до… Не твое это дело, ты, хламиномонада!
– Угу. А ты – Учитель хламиномонады.
– Смелая, гордая, наглая… Зря я брал тебя с собой в Смерть! Только ты ошибаешься, Папия Муцила. Хочешь убежать от меня? Туда, к автобусам? Не надейся. Я не позволю сбежать моей обезьянке!
На этот раз «источник» искать не пришлось. Вот он, прямо посреди форума – мордатый, плечистый, в плаще военном.
– …И о том вам, граждане славного города Помпеи, претор Глабр объявить спешит, дабы болтовню ненужную пресечь и вас в лишнее беспокойство не вводить. Слушайте и не говорите, что не слышали!
Переглянулись мы с Аяксом.
Слушаем.
А утро красивое. На небе тучки легкие, ласточки знакомые над черепичными крышами кружат, воздух легкий. И пыли нет!
– …Так их, так их, бунтовщиков-разбойников! Всех на крест, всех на арену!..
– Значит, гладиаторы в цене упадут? Ясно-ясно!
– Ну, девки, держись! Дня через три, как бунтовщиков порешат, жди сюда вояк. Где ж им после победы повеселиться, как не в Помпеях? Так что меньше пятнадцати ассов за ночь не брать, договорились?
– А беглых, беглых хозяевам отдавать будут? У меня бежали, у соседа бежали…
Отхлебнула вина, вкуса почти не чувствуя, назад, на столик с ножками гнутыми поставила.
– Спасибо! Действительно, прекрасное!
Покачал головой дядюшка Огогонус, то ли мне не веря, то ли о своем думая. Вздохнул, сам вина глотнул, поглядел на Аякса.
– А что я? – одноглазый плечами костистыми дернул. – Я в легионах не служил. Если бы чего насчет
