вождь преторскую перевязь носил. И у Крикса то же было. Хотели вначале Быка нашего италийского вместо Орлов на древках укрепить, а потом решили – рано. Воскреснет Государство Италия, тогда уж.
Почти никто не возражал, многие даже радовались. Чем больше у нас, тем меньше у Рима. Вроде как славу и силу римскую в плен брали. Пусть рабам бывшим послужит! Так и воевали под Орлами, под ними и гибли. Позже слыхала я, будто велел вождь Спартак пристроить на значках изображение кошки, потому как пуще всего кошка свободу любит. Нет, не было кошки. И не признали бы ее наши. Бык – понятно, Орел – еще понятнее, а эта, с хвостом, откуда?
Сейчас задумываюсь, почему так? Почему все-таки Орел – не Бык, не Фракийский Всадник, не Галльский Петух? Спартак ничего не делал зря!
Жаль, спросить уже некого.
– Папия, Папия, ты? Неужто ты? Парни, наша Папия здесь! Сюда, сюда!
– Ребята, ребята, мне нужно к Спартаку!..
– Видали? А говорили – замуж вышла, за море уехала. Ты же не бросишь нас, Папия? Мы же с тобой вместе с самой Капуи, ты еще в школу Батиата ходила. А мы, знаешь, за Эномая римлянам проклятыми особый счет открыли, как в таберне какой. Сначала одно древко от вексиллиума зарубками изрезали, потом второе. Сейчас уже пятое готовим.
– Ребята, ребята! Мне нужно…
– Видала, порядок какой? Не хуже, чем в легионах римских, чтоб им к Плутону провалиться. Поначалу, скажу, плохо было. Сама понимаешь, понабежали пастухи с виноградарями, они и гладиса ни разу в руке не держали. Ну, мы им «ячменников» старшими назначили, чтобы сразу служба понятна стала. Ох, и плакали сперва! Зато теперь – смотри: красота, сам Марий позавидовал, если б не помер. Жалко, Ресы наши не дожили. Месяц назад младший погиб, Ресий который. Эх, парни были!
– Ребята, ребята… Я так рада, но мне нужно к Спартаку, очень нужно!..
– Плохо, что ты Крикса не застала, он тебя все время спрашивал. У него тоже порядок, только странно как-то. Зачем два войска, не пойму. Или мы, спартаковцы, за Италию свободную в бой не пойдем? А то как не родные, обидно даже. Еще болтают, поссорились они напоследок, Спартак и Крикс. Мы не верим, понятно, это все лазутчики римские слухи распускают. Ничего, с двух сторон станем дубинами угощать!
– Ребята, мне надо…
– Чего – дубинами? Сам ты, я тебе скажу… Видала меч, Папия? А шлем? Сами же делаем, получше римских. Римские-то на двух заклепках, а наши – пересчитай! – на всех четырех. И гладис римского острее, потому как железо наше лучше.
– Ребята, хорошие мои, я так рада вас видеть, но поймите, мне надо…
– Мечи – не главное, Папия! Главное – Италия поднимается. После Везувия, помнишь, прятались от нас, в лес убегали. И наши тоже ума слегка набрались. Больше не грабят всех подряд, не режут только за то, что на латыни говоришь. Теперь и рабы у нас, и гладиаторы, и свободные. Даже из легионов перебежчики есть. Не римляне, конечно, италики, но скоро и римляне побегут, вот увидишь. Только римляне-то нам зачем? Их- то уж точно, кого на крест, кого на арену. Ничего, скоро до Капитолия дойдем, там и разберемся! Ты не оттуда, не из Рима часом? Как они, уже сдаются – или только собираются?
– Ребята, ребята, мне надо к Спартаку, к Спартаку!..
Почему-то я вижу одно и тоже?
Он, высокий, крепкий, в золоченном панцире, ноги на ширине плеч, меч у пояса, сверкающий шлем поверх светлых волос. И я – маленькая, в мятой тунике, никакая, боящаяся даже взглянуть на одетого сталью вождя.
Его голос, такой же стальной, тяжелый, резкий. И мой – робкий, еле различимый.
Девочка – и царь.
Спартак.
Шлема на нем не было, а меч рядом лежал, прямо на траве, вместе с перевязью. Туника моя, конечно, мятой оказалась, только не увидеть ее под плащом. Вот он, плащ, и мятый был, и пыльный, даже стыдно стало. Шляпу сбросить успела, а волосы мои-то тоже в пыли, прямо беда. И не стоял предо мной вождь – за плечи обнял, на траву усадил. Рот я открыла – поздороваться, но захрипела только. И там пыль! Улыбнулся он, головой покачал, налил воды из кожаной фляги. Пить не стала, горло лишь прополоскала. Потом ладонью по лицу провела – мокрой, на грязные пальцы поглядела. Боги мои, боги! Приехала гостья из Рима, называется. А Спартак вновь улыбнулся, нос наморщил. Что, мол, поделать, если тебя, Папия, в Риме умываться отучили? Засмеялась я…
И все равно! Закрываю глаза, зову уснувшую Память. И снова горит над головой золотое летнее солнце, ярым огнем сверкает смертоносная сталь – и я холодею перед тем, кто стоит передо мною – героем, закованным в металл, Погибелью Рима, вождем вождей – Спартаком.
Девочка – и царь.
– Здравствуй, Спартак!
– Здравствуй, ангел!
– Ты права, Папия. Война страшна, но не страшнее человека. Не так важно, кому мы приносим жертву, убивая врага: Диспатеру, Отцу Подземному – или собственному Диспатеру, который живет в каждом из нас. Война – прежде всего то, что происходит в наших душах. Да, страшно. Иногда хочется всех пожалеть, всех спасти, а иногда – вырезать сердце и прибить запястья к деревянному кресту. Таковы люди, такова война, такова жизнь. Мы ведем войну – и мы обязаны это понимать. Мы будем добры, когда это можно – и жестоки, когда нужно. Но чтобы победить, надо обрушить на врага все – даже твердь небесную, если она нам подвластна. Мы будем приносить жертвы нашим богам, проливать кровь на алтарях Диспатера, звать на помощь всех недругов Рима – и тех, кто на Небе, и тех, кто под Землей. Если нам не помогут боги – пусть помогают демоны! Побежденные в такой войне пишут воспоминания только на Белой Скале. У нас нет выбора, моя Папия. И у римлян его тоже нет. Да, я хочу смертей, крови, траура, похорон, черных одежд, всего – для того, чтобы победить, для того, чтобы жить по своей воле, а не воле Рима! А боги… Пусть они решают свои дела, как хотят. У них – Вечность, а людская жизнь коротка, надо успеть.
– Ты права, Папия. Союз с Серторием не даст свободу Италии. В самом лучшем случае нам разрешат стать младшими братьями, плебеями, римлянами из милости. Наши внуки забудут, кто они, откуда – и станут просто квиритами, верными слугами Волчицы, говорящими чужой речью, чтящими чужих богов. Римская Республика слишком сильна, она легко переварит то, что осталось от Италии. Ради такого не стоило начинать войну, лучше всего было сразу бежать из Италии куда-нибудь к гипербореям – и прятаться, ожидая, пока когти Волчицы дотянуться даже туда. Если бы мы думали только о собственной свободе и о собственной жизни, это был бы выход. Но мы все предпочли иное. Значит, выбор у нас один. Наша свобода – это гибель Рима. И свобода всех, кого покорила Волчица – это гибель Рима. Именно гибель. Даже если от всего римского государства останется лишь Капитолий, римляне сумеют восстановить свою силу. Ты права – волку выть на Капитолии! Но пока Волк – это Рим. Ты видишь, что сильнее хищника сейчас нет. Митридат, Серторий, пираты, мы, наконец – враги со всех сторон, а римляне спокойно проводят выборы и слушают болтуна Макра. Я не говорю это другим, тебе скажу: мы не сможем победить. Даже если к нам перебегут рабы всей Италии, даже если поднимутся все – от этрусков до калабрийцев, даже если в Италии высадится Митридат. Сто лет назад такое было возможно, сейчас – уже нет. Но в силе Рима – его слабость. Кто самый страшный враг Волка? Другой Волк, Папия! Если война разразиться между самими римлянами, если их дом расколется, им не устоять. Поэтому мне нужен Серторий, нужны его друзья в Риме. Пусть Пятый высаживается в Остии, пусть приводит с собой испанских дикарей, пусть Сенат собирает войска. Вот тогда и начнется настоящая война! Пока мы лишь рубим деревья для погребального костра. Он запылает, моя Папия, если мы все сделаем правильно. А пока мы должны бить римлян, крушить их легионы, освобождать Италию, звать всех, кого можно, в наше войско. Война – тяжелая работа, до нашего триумфа сто тысяч шагов, мы пока делаем только первый.
– Ты права, Папия. Крикс спешит, очень спешит. Я не осуждаю его, но сейчас свободную Италию можно лишь провозгласить, а не создать. Это даже опасно, мы раскроем перед Римом свои цели. Пусть лучше думают, что хотят – или вообще не думают. Нас считали разбойничьей шайкой, сбродом беглых гладиаторов и рабов с вилл, а мы создавали и создали войско. Потом, после Везувия, в Риме решили, что мы решили разграбить Италию, отомстить, отвести душу, а мы разбили их преторов и
