рядом.
– Где его можно найти? – торопливо спросил я.
– Его зовут Симон Киринейский, и тебе обязательно расскажут о нем в синагоге вольноотпущенных.
– А что это за синагога?
– Ее построили вольноотпущенные из Рима, когда они, сколотив там состояние, вернулись сюда; в эту синагогу ходят также те, кто прибыл к нам из Александрии и Киринеи. В них осталось так мало иудейского, что они с трудом понимают язык отцов, и священные книги читают там на греческом. Это богатая синагога, в которой установился дух терпимости, и те, кто посещает ее, освобождены от тяжелого бремени соблюдения всех законов. Думаю, там тебя хорошо примут, если в субботу ты пойдешь послушать Писание на греческом.
– О Марк, благодарю тебя! – воскликнул я, обрадовавшись совету. – Его ученики отвергли меня, и мне приходится искать путь самому. Возможно, этот Симон занят тем же. Вдвоем нам легче будет добиться своего. Да пребудет с тобой мир!
– Мир и тебе, о друг прокуратора! – ответил юноша. – Если тебя станут обо всем расспрашивать, ты сможешь с полной уверенностью подтвердить, что мы не готовим никакого заговора!
– Я сам себе единственный друг, и у меня нет никакого другого, – ответил я, задетый за живое тем, что юноша подозревал, будто я собираюсь обо всем донести римским, властям. И добавил: – Если меня все же спросят, я смогу доказать, что двое учеников, которых я видел, не представляют собой никакой опасности и совершенно не собираются нарушать общественный порядок. Все же я не думаю, чтобы кто-то стал меня о чем-то расспрашивать: у Понтия Пилата есть только одно желание – как можно скорее забыть об этом деле!
– Мир тебе! – еще раз повторил Марк, и на этом мы расстались.
Ночь закончилась без приключений.
Я обратился с расспросами к сирийцу Карантесу; и мне не понадобилось направляться в синагогу вольноотпущенных, чтобы отыскать Симона Киринейского.
– Не трать на это время и силы, – сразу же сказал мне Карантес – Подожди немного, и я расскажу тебе все об этом человеке.
С этими словами он исчез, доверив присмотр за товарами своему сыну. Сидя на пороге, я едва успел сделать несколько глотков, как он уже вернулся.
– Этот Симон поначалу сколотил себе состояние в Киринее, а потом в Иерусалиме, где поселился несколько лет тому назад; он купил множество земель, виноградников и оливковых плантаций; кроме того, он ведет дела в различных городах Иудеи. В жизни он следует обычаям эллинов, и даже поговаривают, что он ходит в театр и в термин гимназиума, несмотря на то что носит бороду; его не считают ортодоксальным иудеем, и ходят слухи, что он даже не прошел· обрезание, однако он слишком богат, чтобы кто-то отважился это проверить! Во всяком случае, он уважает законы и соблюдает шабат. Рассказывают, что римляне заставили его нести крест, на котором несколько дней тому назад был распят один возмутитель спокойствия, и этот позор настолько задел его честь, что с тех пор он не выходит из дома и не хочет ни с кем разговаривать.
Затем он самым детальным образом объяснил мне, где находится дом Симона Киринейского.
– Однако, что тебе нужно от этого человека, – спросил он с хитринкой в глазах. – Не собираешься ли ты вложить часть денег в покупку земли или заняться ростовщичеством? Если твои намерения именно таковы, я знаю многих людей, намного более подходящих для подобных дел, чем этот Симон из Киринеи, обращаться к которому я тебе не советовал бы. Знаешь что о нем говорят? Он сам собирает сухой хворост и приносит его домой под плащом, кроме того, ничего не ест, кроме хлеба и овощей!
Подобные противоречивые сведения лишь усилили мое желание познакомиться с этим человеком. Однако сириец уже начал надоедать мне своими расспросами, хотя я не имел никаких оснований сомневаться в его добрых намерениях.
– Я хочу его повидать именно потому, что мне надо расспросить его о том случае с Иисусом из Назарета, которому он помог нести крест, – пришлось признаться мне.
Карантес ухватился за мой плащ.
– Не говори об этих вещах вслух! – ужаснулся он.
– Ты хорошо ко мне относился, и мне нечего от тебя скрывать. У меня есть причины полагать, что распятый царь иудеев был совершенно необычным человеком, которого мир не знал до сих пор, и что он был Сыном Бога. Я совершенно уверен в том, что он на третий день воскрес и продолжает жить, несмотря на свою смерть и погребение. Вот почему я хочу узнать о нем как можно больше, в частности то, что мне может рассказать о нем этот Симон Киринейский.
Лицо Карантеса выражало отчаяние.
– О несчастный! – воскликнул он, едва не плача. – Какую немилость я навлек на свой дом и торговлю, согласившись поселить тебя в комнате для гостей! Если бы ты не был другом центуриона Аденабара, я собрал бы твои вещи и немедленно вышвырнул вон! Такие речи произносят только шепотом и в четырех стенах, а не на улице у ворот, где нас видит и слышит каждый! Кроме того, не стоит верить россказням больных и бабским сплетням. Я, конечно же, знаю то, о чем ты говоришь; слухи расползаются быстро, поверь мне! Однако тебе не следует вмешиваться в эту историю, если не хочешь, чтобы иудеи забросали тебя камнями! Разве тебе не хватает спокойной жизни в моем доме с мягким ложем и вкусной пищей, которую тебе готовит моя жена? Ты мог бы проиграть последнюю тунику или совершить грех, распространенный в Вавилоне или в Греции, – даже тогда я понял и простил бы тебя, потому что ты еще молод. Но не суйся в дела иудейских колдунов или в то, что касается их Бога! Этот путь приведет тебя к погибели и навлечет несчастье на наши головы; ты сойдешь с ума, как это случилось с большинством тех, кто изучал магию и попытался вникнуть в их религию.
Его искренность и неподдельная забота обо мне так трогательны, что, несмотря на то что он был сирийцем, я решил открыть ему душу.
– Я вовсе не собираюсь вмешиваться в политические дела этой страны! Не хочу лишь обрести свой собственный путь. Я еще не очень стар, но уже многое повидал на свете, и философия не принесла мне удовлетворения, а удовольствия не дали покоя. По примеру многих богатых людей я от скуки прошел посвящение во всевозможные таинства, которые доставили мне не больше удовольствия, чем то, которое можно испытать на сцене театра, когда участвуешь в представлении. Временами меня охватывает такое отчаяние, что на глаза наворачиваются слезы. Вот почему, несмотря на окружающий меня мрак, я ищу путь, указанный Иисусом из Назарета.
– Марк, о друг мой, Марк! – глубоко вздохнув, произнес Карантес – Позволь мне называть тебя своим другом, потому что ты, будучи гражданином цивилизованного Рима, не стал обращаться с презрением ко мне и к моей семье; я видел на твоих устах добрую улыбку, когда ты разговаривал с моей супругой или с сыном, и ты всегда говорил со мной как с равным. Каждый в жизни испытывает подобное отчаяние и неуверенность в своем будущем, что не перестает удивлять, потому что Рим принес всеобщее спокойствие, и никому не стоит бояться ничего, кроме сборщиков податей и превратностей политики. Если бы ты был женат и на твоем попечении находились бы жена и дети, в голове у тебя были бы совершенно другие мысли!
В сильном волнении он размахивал руками, подыскивая слова, чтобы точнее изъяснить свою мысль.
– Здесь мы находимся в городе иудейского божества, – продолжал объяснять он – Я испытываю к нему глубокое уважение, и как я уже говорил, приношу ему свои дары, но при этом мне не приходит в голову задумываться о его таинствах! Что я от этого наживу, кроме сильной головной боли? Чужестранцам, живущим в стенах этого города, запрещено иметь даже самого малого идола, и даже сами римляне не могут поклоняться своему императору. Иногда случается, что стражники проверяют дома простых людей, разбивают различные изображения и безжалостно взыскивают штрафы. Поверь мне: живущему здесь чужестранцу не остается ничего другого, как смиренно просить заступничества у Бога Израиля, как говорят, ужасного и злобного. Так что не суйся в его дела, о Марк, так будет лучше для тебя.
Он продолжал:
– Думаю, ты еще не понял, что для сынов Израиля религия это политика, а политика – это религия; все, что бы они не делали, связанно с их верованиями, а их Бог следит за ними еще с колыбели, чтобы они и там вели себя так, как предписывает за кон. Из этого следует, что лучше не раскрывать рта, и держаться от
