Теперь Гудо ускорил осмотр. Ему не терпелось переговорить с маленьким человечком. Он уже едва мог оставаться по-прежнему внимательным. В его голове все настойчивее всплывали два важных для него образа.
А они часто виделись ему в последние месяцы. Гудо гнал эти видения с небывалой решимостью и убежденностью. И ему удавалось, ибо это было правильно. Но сейчас, в день, когда смерть постучалась в двери, он уже был не в силах выбросить из головы мысли о беззащитных созданиях. Тревога и волнение за их жизни сжимали сердце.
Гудо едва дождался, когда последний вошедший мужчина, испепелив его взглядом, ушел. Помедлив, палач направился к священнику.
Отец Марцио, завидев палача, слабо улыбнулся. Длительные молитвы и утешения совсем изнурили его. Лицо и руки его были покрыты потом, а губы едва двигались.
— Это все, палач?
Гудо кивнул.
— Значит, все эти люди здоровы?
— Здоровыми всех не назовешь. У многих заболевание кожи, сухость в легких, различные травмы и повреждения. Но явных признаков чумы я не обнаружил. Через два дня нужно повторить осмотр. И тогда все станет ясно.
Священник замахал на него руками, но быстро успокоился.
— Наверное, ты прав. Только как им об этом сказать? Ну ничего, что-нибудь придумаем. Тебе нужно отдохнуть. А уж мне тем более…
Гудо снова кивнул и покинул священника.
Осмотревшись, палач увидел сидящего на траве Арнульфа и сразу же подошел к нему. Маленький человечек в страхе вскочил на ноги и уставился в страшное лицо господина в синих одеждах.
— Я хочу спросить тебя об Аделе и ее дочери.
Арнульф облегченно выдохнул и еще пристальнее посмотрел на палача.
— Я не видел твоего лица, но запомнил твое большое тело. Это ты тот путник, что не велел называть себя добрым человеком.
Гудо усмехнулся.
— Вот это да-а-а, — протянул маленький купец и закатил глаза. — Ты, наверное, желаешь узнать, отдавал ли я им те деньги, что ты велел?
— Я знаю, ты поступил по-честному. Когда ты их видел в последний раз?
— Я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Последний раз я проезжал возле их дома три недели назад. Они были веселы и счастливы. На твои деньги Адела завела корову и несколько овечек. А еще домашнюю птицу. Так что все у них было хорошо. Но…
— Говори. — Гудо сжал плечо купца.
— Пусти, мне больно. Я ничего сейчас о них не знаю. Но поговаривают, что чума перелетела черный лес, и, скорее всего, они уже мертвы.
— Нет. Господь не может так жестоко поступить. Не может! — вскрикнул палач. Стоявшие неподалеку люди с опаской посмотрели на него и отошли на несколько шагов.
Гудо огляделся вокруг, затем поднял лицо к небу. Он почувствовал, как сжимается сердце.
— Где твоя повозка? — Палач снова сжал плечо Арнульфа.
Купец поморщился от боли и махнул рукой в сторону леса.
— Там.
Гудо отпустил маленького человечка и вытащил из тайного кармана три золотые монеты.
— Это тебе за повозку и коня. Когда вернусь, они опять будут твоими.
— Вернешься ли… — Арнульф с сомнением покачал головой.
— Вернусь, — твердо сказал палач.
— Ты можешь сократить путь. С половины пути на Мюнстер сверни вправо. Там есть лесная дорога. Она ведет к черному лесу. Перед ним еще раз направо. А там, если что, спросишь. Хотя… Если будет, у кого спрашивать.
Гудо похлопал по плечу купца и побежал к повозке. Нырнув под навес, он стал сбрасывать на траву все, что было в ней. Затем он сильно хлестнул лошадь и заставил ее сразу же перейти на бег.
— Бедная лошадка, — с грустью произнес Арнульф. — Что с тобой будет…
Лошадь уже перестала чувствовать боль и заметно сбавила ход. Гудо посмотрел на бесполезный хлыст в своей руке и тихо завыл. Ему хотелось спрыгнуть с повозки и дальше продолжить путь бегом. Пока хватит сил. А что потом? Нет, нужно успокоиться и поступать правильно. Только так можно добиться победы. Горячка смешивает мысли и заставляет ошибаться. А ему сейчас никак нельзя делать ошибки. Ведь от него зависит жизнь двух людей, самых дорогих людей.
Он понял это сейчас, когда осознал, что может потерять их навсегда. Если уже не потерял. Может, они лежат мертвыми у порога своего дома и их прекрасные глаза устремлены в небеса. Туда, где сейчас их души.
Нет… Нет…
Они не могут умереть. Не может судьба быть вечно против него. Ведь должна и она отдыхать от постоянного издевательства над ничтожным человеком.
А что, если Адела ушла, как и многие, в поисках мест, куда еще не добралась проклятая старуха-чума? И тогда Гудо никогда не увидит и не узнает, что с ними и как сложилась их жизнь. Но все же это лучше. Пусть он просто не застанет женщину и ребенка дома. Это много лучше, чем увидеть их неподвижные глаза и прикоснуться к их холодным телам.
А что ждет Аделу и дочь в пути? Маленьких слабых созданий среди тысяч озлобленных и отчаявшихся людей… Их может обидеть и оскорбить любой. А еще найдутся такие, что покусятся на их тело и, насытившись, бросят умирать среди лесной чащобы или болота. Ведь именно туда стремятся многие. Подальше от себе подобных. Вглубь непроходимых лесов. В надежде, что чужой человек не придет к ним и не принесет с собой ужасную и неотвратимую смерть. Только очень скоро и эти умрут. Умрут от неминуемого голода в диком лесу. Или тот же голод выгонит их из укромных мест и бросит на дороги, по которым едва бредет множество таких же изголодавшихся людей, готовых на все ради того, чтобы удовлетворить его величество собственный желудок.
И сколько же их — покинувших родные дома в малейшей надежде убежать от чумы?
Гудо даже не смотрел в сторону тех, кто, скорчившись, лежал у обочины дороги или протягивал к нему в безмолвной просьбе скрюченные руки. Их были десятки, сотни. Столько же брело навстречу друг другу, ничего не видя и ничего уже не воспринимая.
Дважды палач видел, как волки рвали клыками мертвые тела. Они выхватывали вкуснейшее мясо и бежали к следующему телу. Они ласкали друг друга окровавленными языками, ибо никогда в жизни не были так дружны и беззаботно веселы. Никогда у серых разбойников не было такого изобилия пищи. Они с ленцой провожали взглядом шатающихся людей. Эти не стоили никаких усилий. Ведь не пройдя и пятидесяти шагов, люди валились с ног и, еще не оказавшись во власти смерти, были вспороты волчьими клыками. И волки, вылакав горячую кровь и наспех ухватив горячую утробу, спешили к другим жертвам легкой охоты.
«Пить, пить, пить…» — завидев повозку издалека, просили эти несчастные. И при ее приближении десятки рук тянулись к палачу. А другие десятки хватались за гриву лошади, борта повозки и вращающиеся колеса.
Гудо вытащил меч и вначале легко, а затем обозлившись, бил по этим протянутым рукам плашмя. Ему еще хватало сил отталкивать ногами тех, кто пытался взобраться на повозку. Но не было никакой жалости и возможности придержать лошадь, когда она копытами давила тела тех, кто распростерся на дороге.
Лошадь уже совсем выбилась из сил, и палач был вынужден соскочить с повозки и, взяв поводья, тянуть ее со всей чудовищной силой. Теперь он шел впереди повозки, грозно взмахивая мечом. Человек рычал по-звериному на каждого, кто делал шаг к нему!
Но не все встреченные им путники были больны и обессилены голодом и лишениями. Уже на выезде из Черного леса, оказавшись в полной власти ночи, Гудо увидел огромный костер. Острые языки пламени под звуки лютни, свирели и барабана весело взлетали до самых небес. А вокруг костра плясали десятки
