– В холле стоит полицейский, – говорит Эмили. – Он потребовал у меня предъявить паспорт. Ничего не случилось?
– Все в порядке, – отвечаю я, ничуть не удивляясь, что Тиллинг оставила здесь кого-то, чтобы проверить данные Эмили. Несмотря на мой вотум доверия от Эллис, Тиллинг вряд ли станет доверять мне.
– Я думала, что полиция хочет арестовать вас за убийство.
– Мне повезло.
Мгновение Эмили пристально смотрит на меня, но постепенно сомнение на ее лице сменяется озабоченностью.
– Вы снова бледны, – заявляет она. – Сядьте на кровать. Можете рассказывать, что произошло, а я пока осмотрю вас.
Эмили проводит осмотр, а я докладываю ей о нашей с Тиллинг беседе. Эмили, кажется, не очень вникает в мои слова, задает мало вопросов, но это не важно. Я должен обсудить с ней одну вещь, прежде чем повидаться с Андреем.
– И еще одно, – говорю я, пока она снимает манжету тонометра у меня с предплечья. – На днях, когда я возвращался в Соединенные Штаты, меня задержали. Федеральный агент по фамилии Дэвис выдвигал совершенно нелепые обвинения в адрес Андрея и вашей клиники.
Эмили прикасается пальцем к моим губам, качает головой и указывает на дверь.
– Наш друг находится в доме, расположенном всего лишь в паре минут отсюда, если идти вдоль пляжа. – Порывшись в сумке, она извлекает оттуда банан. – Съешьте, чтобы поднять уровень сахара в крови, и мы сразу же отправимся туда. Поговорим по дороге.
Я с жадностью набрасываюсь на сочный плод и одним движением заглатываю его треть, а Эмили в это время достает мое пальто из шкафа. Она отбирает у меня банан, чтобы я смог продеть здоровую руку в рукав, подносит фрукт ко рту, чтобы я откусил еще кусок, а затем придвигается поближе, чтобы помочь продеть в рукав и вторую, больную руку. У Эмили светлые ресницы, а на носу россыпь бледных веснушек. Меня охватывает неловкость, когда я вспоминаю, что вчера она раздевала меня.
– Скажите-ка, – я ищу возможность просто поболтать, – вы всегда держите в сумке фрукты?
– Я взяла этот банан внизу, в холле, специально для вас, – отвечает Эмили улыбаясь и снова протягивает мне банан, чтобы я его доел. – Но раз вы спрашиваете, то да. Дети цыган в Москве все недоедают, а младшие не получают ничего из тех денег, которые им удается выпросить у прохожих. Я покупаю то, что могу себе позволить, а остальное потихоньку краду из гостиниц для иностранцев. Бананы – самые питательные фрукты.
– А персонал гостиниц не возражает? – интересуюсь я, развеселившись от такой сценки: Эмили прячется в роскошных вестибюлях и тайком ворует фрукты с серебряных подносов.
– Никаких проблем с ними не возникает. – Она выбрасывает кожуру в корзину для мусора и начинает ловко застегивать на мне пальто. – Все меня знают. Я – тот самый американский врач, который собирает бананы и раздает презервативы. И пожалуйста, не надо шутить. Я все эти шутки уже слышала, причем в двух вариантах: по-английски и по-русски. Хотя совершеннейшая правда: бананы иногда выполняют двойную функцию – они являются прекрасным дидактическим материалом в моей работе.
– Я встретился с парочкой цыганских детишек в подземном переходе, – кисло сообщаю я. – Один из них стянул у меня часы.
– Надеюсь, вам, по крайней мере, удалось сохранить кошелек, – сочувственно говорит она. – Они удивительно проворны. Несколько лет назад один такой ребенок и у меня часы украл, а также кольцо, которое было мне очень дорого. С тех пор я не ношу украшений.
– Но вы собираете для них фрукты.
– Никогда не отчаивайтесь, если речь идет о детях. – Эмили осторожно поднимает мою больную руку и засовывает ее в пальто между двумя пуговицами. – Это мой руководящий принцип. Если и есть хоть что-то, что заставляет меня продолжать свою работу, так это то, что большинство моих пациентов – дети. Вы готовы?
У меня такое чувство, что я прождал целую вечность.
– Полностью, – отвечаю я. – Ведите меня.
Полицейского в холле уже нет, точно так же как нет и следа джипа на пляже. Мы с Эмили идем к океану, пока не доходим до сырого песка у самой воды, где сворачиваем налево. Луна освещает наш путь. Мое страстное желание увидеть Андрея быстро сменяется чувством неловкости. Я был слишком занят его поисками, чтобы продумать предстоящий разговор. Самое худшее – ему уже известно, что наемники Лимана ответственны за убийство Дженны, и он так и не рассказал мне об этом из чисто эгоистических соображений или по причине собственной виновности. Если это так, я никогда его не прощу. Но если он не знал о Лимане, я просто не могу понять, почему Андрей так и не связался со мной, вне зависимости от того, что произошло между мной и Катей, или от того, насколько он стыдился своей кражи.
– Андрей ведь никогда не говорил вам, что он гей, верно? – спрашивает Эмили, прерывая ход моих мыслей.
– Нет. – Я смущаюсь.
– И из-за этого вы на него сердитесь.
– Мне все равно, кто с кем спит, – натянуто отвечаю я. – Но мы долгое время были друзьями. Он должен был рассказать мне.
– Он хоть раз солгал вам? – уточняет она. – Или вы просто сделали предположения, которые вам больше нравились?
Я вспоминаю, что Андрей говорил мне во время нашей встречи в Риме: мой взгляд на мир настолько закоснелый, что я далеко не всегда вижу людей и вещи такими, какие они на самом деле.
– Дело не только в том, что Андрей не признался в своей ориентации, – оправдываюсь я. – Есть и другие вещи, о которых он умолчал, куда более важные.
– А вы никогда ничего от него не скрывали?
Только тот факт, что я предал Дженну, одного из его близких друзей, переспав с Катей, его сестрой. Я не отвечаю.
– Позвольте задать вам один вопрос. – Эмили отскакивает в сторону, так как волна норовит залить ей туфли. – Вы с Андреем были в одном бизнесе, верно?
– Более или менее. – Я с облегчением меняю тему разговора.
– Он упоминал, что часто звонил людям, которых никогда в жизни не видел, и договаривался об обмене акций или облигаций стоимостью в сотни миллионов долларов всего лишь на основе одного телефонного звонка.
– Примерно так финансовые рынки и работают на уровне крупных предприятий.
– Мне трудно понять это. Когда клиника купила ксерокс, мне пришлось подписать договор, в котором было тридцать страниц.
– Верхушка финансового рынка похожа на английский мужской клуб, – отвечаю я, радуясь возможности наконец-то и себя показать специалистом. – Ваше слово – вот ваши облигации. Нет ничего хуже, чем поставить под удар свою репутацию.
– Именно к этому я и веду. Андрей не считал, что ваш мужской клуб готов принять людей, отличающихся от большинства. Ваш друг боялся за свою репутацию.
– Но, похоже, он преодолел этот страх, – раздраженно возражаю я.
– Мне не нравится ваш тон.
– А мне не нравится, что вы пытаетесь оправдать Андрея.
– Я не пытаюсь его оправдать. Я пытаюсь объяснить. – Эмили делает глубокий вдох, а потом громко выпускает воздух из легких. – Прежде чем мы доберемся до дома Андрея, я должна вам кое о чем сообщить.
– И о чем же?
– У Андрея СПИД.
– О Господи. – У меня такое ощущение, будто мне заехали ногой в живот. – Но он в нормальном состоянии?
– Нет. Иначе меня бы здесь не было. В августе я поставила ему диагноз: африканская лимфома. Это
