тяжелый рак лимфы, связанный с ВИЧ/СПИДом. Лечение в США лучше, чем в Москве, поэтому я определила Андрея в больницу при университете Стоун Брук – здесь, на Лонг-Айленде. У них хорошая программа лечения онкологии, вызванной СПИДом, и я знакома с некоторыми сотрудниками.
– Но почему он тогда не в больнице? – Я задаю этот вопрос, но растущее чувство непоправимого уже подсказывает мне ответ.
– Лечение не помогло ему, – мягко говорит она. – Врачи в Стоун Брук выписали Андрея в качестве любезности, чтобы он мог умереть в более комфортной обстановке.
Слезы брызнули у меня из глаз. В памяти всплывает образ из тех далеких дней в «Кляйн», еще до Школы бизнеса: Андрей улыбается во весь рот, после того как я не глядя передал ему пас, его волосы мокрые от пота, а лицо раскраснелось от удовольствия. Не знаю, сумею ли я пережить еще одну утрату.
– Вон там. – Эмили показывает на оранжерею вдалеке, на вершине покрытой травой дюны, и берет меня за руку, чтобы отвести туда. Я не хочу идти, боясь увидеть побежденного болезнью, умирающего Андрея.
– Идемте же, – настаивает она. – Очень важно попрощаться.
Ступеньки ведут к крыльцу. Я вытираю лицо рукавом, а Эмили открывает раздвижную дверь, и мы оказываемся в кухне с цементным полом. За шестиугольным металлическим столом сидит крупный негр в зеленом костюме хирурга, пьет диетическую колу и читает газету при свете голой лампочки без абажура. На столе, у его локтя, находится крошечный монитор. Звук приглушен, но я слышу, как женский голос выводит незамысловатую мелодию а капелла. Когда мы заходим, мужчина смотрит на нас.
– Никаких изменений. Я дал ему лекарство двадцать минут назад. Сознание то возвращается, то пропадает.
Эмили проводит меня в гостиную с очень высоким потолком. Стены из шлакоблоков пересекает ржавая труба, ее ответвления изогнуты под немыслимыми углами и усеяны датчиками с разбитыми стеклами. Мы поднимаемся по алюминиевым ступеням на затемненный балкон, где Эмили тихо стучит в дверь, прежде чем открыть ее.
Андрей лежит на больничной кровати, рядом с ним, на стойке, висит капельница, а к металлическому изголовью прикреплен баллон для газа. Прозрачные полиэтиленовые стенки кислородной палатки размывают черты его лица. Он будто съежился, на глазах у него повязка, а на голове – бледно-голубая вязаная шапочка. Приоткрытое окно впускает морской воздух, марлевые занавески трепещут на ветру. Церковные свечи мерцают на подоконнике, на мраморной полке над фальшивым камином и на полу из мореного дуба. У дальнего конца кровати сидит миссис Жилина; она сжимает руку Андрея в своих руках и тихо напевает.
– Я вас уже не раз предупреждала, – шепчет Эмили, присаживаясь на корточки, чтобы подобрать две еще яркие, но уже оплывающие свечи с пола возле кровати. – Кислород тяжелее воздуха. Он опускается вниз. Вы же пожар устроите.
– В этом доме гореть нечему, – холодно отвечает миссис Жилина. – Арендовать его было ошибкой. Он уродлив.
– Вы уже встречались? – спрашивает Эмили, переводя взгляд с миссис Жилина на меня.
– Встречались, – говорит миссис Жилина и бросает на меня равнодушный взгляд.
Я собираюсь спросить ее, почему во время нашей последней встречи она сказала, что не знает, где находится Андрей, но понимаю, что сейчас неподходящий момент. Я пришел сюда повидаться с Андреем, а не разбираться в ее постоянной лжи.
– Пойду приготовлю чаю. – Миссис Жилина встает с кресла, опираясь на палку. – Думаю, вы вдвоем сможете составить компанию Андрею, пока я не вернусь.
– Разумеется, – говорит Эмили. – Нам с Питером еще о многом надо поговорить.
44
– Садитесь сюда, – говорит Эмили, указывая на кресло миссис Жилина. – А я придвину себе табурет.
Я обхожу кровать и падаю в освободившееся кресло, глядя на Андрея через полиэтиленовые стенки кислородной палатки. Кожа на его лице сильно натянута, щеки стали впалыми, губы потеряли цвет. Только еле заметное движение накрахмаленной простыни у него на груди говорит, что он еще жив.
– Возьмите его за руку, – предлагает Эмили. – Только не сжимайте.
Рука Андрея лежит на кровати ладонью вверх, его пальцы слегка согнуты. Я колеблюсь, боясь прикоснуться к нему.
– Ему не будет больно, – говорит Эмили. – И вы не заразитесь.
Кожа у Андрея горячая и сухая, как будто внутри него горит огонь. Я кладу два пальца на его ладонь, накрываю его руку своей и чувствую, как он в ответ слегка пожимает мне руку.
– Он в сознании? – испуганно спрашиваю я.
– Не совсем. Сознание то возвращается к нему, то снова исчезает. Я стараюсь держать его подольше без сознания, потому что ему очень больно.
– Как это ужасно. – Я с трудом сдерживаю всхлип. Я смотрю на своего друга, лежащего в постели, ничего не видящего, находящегося под воздействием лекарств, и понимаю, что он уже никогда не поправится. – Разве вы ничего не можете сделать?
– Решать не мне, – отвечает Эмили. – За него отвечает миссис Жилина. Знаете, трудно отпустить ребенка. Когда она будет готова, она мне скажет.
– Я вовсе не это имел в виду, – подавленно возражаю я, понимая, что не знаю, что же именно я имел в виду. Сидя здесь, у смертного одра Андрея, сжимая его ослабевшую горячую руку, я понимаю: единственная правда состоит в том, что скоро я потеряю еще одного из очень немногих людей, которые мне дороги.
– Я не могу сотворить чудо, – мягко оправдывается Эмили. – Все мы смертны. Я сидела у десятков таких же кроватей. Нам просто повезло, что у нас достаточно лекарств, чтобы облегчить его страдания. Такое случается не всегда.
– Когда миссис Жилина будет готова, – запинаясь, произношу я, – вы ведь…
– Разумеется, – отвечает она. – В моей области не так уж много врачей, которые ни разу не пересекали эту черту.
На Андрее больничная пижама, расстегнутая у ворота, и мне виден краешек его шрама от игры в регби – неровной линии вокруг плеча. После Школы бизнеса мы перестали играть в баскетбол, поскольку наше расписание, казалось, было слишком сложно скоординировать. Когда я оглядываюсь назад, то моя преданность «Кляйн» кажется мне пустой тратой времени. Мне следовало уделять больше внимания людям, которых я любил.
– У вас есть вопросы, – прерывает мои размышления Эмили. – Мне жаль, но Андрей не сможет ответить на них. Однако я попробую сделать это вместо него.
– Андрея искал человек по фамилии Лиман, – начинаю я, взяв себя в руки. – Вам известно, с какой целью? И на кого он работал? Думаю, он заодно с теми людьми, которые преследовали меня в Москве.
– Фамилия мне не знакома, – отвечает она. – Все, что Андрей рассказывал мне, – это то, что у него возникли проблемы, за ним начали охотиться какие-то люди и мне надо быть осторожнее с телефонными разговорами и электронной перепиской. Он сказал, что они в состоянии задействовать местную полицию и создать трудности его друзьям, но Владимир может использовать связи клиники, чтобы защитить меня, поэтому я должна разрешить Владимиру или кому-то из его ребят сопровождать меня по Москве.
Значит, Андрей до последнего доверял Владимиру. Если бы это было не так, он бы ни за что не посоветовал Эмили искать у Владимира защиты.
– Когда это было?
– В начале сентября.
– Но вы же, наверное, спрашивали Андрея, что происходит, – не отступаю я.
– Я вам уже говорила, – отвечает Эмили, заправляя пряди волос за уши. – У нас с Андреем был уговор. Существовали детали, которые мне не следовало знать, иначе я бы поставила под удар свою репутацию врача.
– Какие детали? – спрашиваю я, размышляя, не намекает ли она на кражу денег у «Терндейл», совершенную Андреем.
