достичь этого – запугать Андрея, избить и пригрозить, что будет еще хуже.
– «Цайц» когда-нибудь угрожала вам или вашей клинике?
– Я в этом не уверена, но кто-то сообщил в Министерство здравоохранения, что чеченские террористы используют мою клинику для проведения испытаний мощной разновидности туберкулеза, устойчивой к лекарствам, которая была украдена из швейцарской лаборатории. – Эмили негодующе качает головой. – Я пошла прямо к министру и предложила предоставить всю мою документацию на рассмотрение любой компетентной комиссии. Больше я об этом ничего не слышала. Потом кто-то взломал нашу компьютерную сеть. Кто бы это ни был, ему удалось обмануть первый уровень нашей системы защиты, но он не смог преодолеть второй уровень, охраняющий конфиденциальную информацию.
Я встаю из кресла и начинаю мерять шагами комнату; я слишком взвинчен, чтобы спокойно сидеть. «Цайц» пыталась надавить на Эмили, используя ту же дерьмовую историю о терроризме, которую Лиман скормил Дэвису и Де Нунцио. Все кусочки мозаики становятся на свои места. Я подхожу к окну и смотрю на волны, накатывающие на берег. «Цайц» виновна в убийстве Дженны. Интересно, как же я смогу отомстить целому конгломерату?… У меня за спиной Эмили начинает что-то тихонько напевать.
– Что? – Я поворачиваюсь к ней.
– Извините, – говорит она, прижимая к лицу руку Андрея. – Мелодия, которую пела миссис Жилина, врезалась мне в память. Это русская детская песенка.
– «Тише, мыши». – Я неожиданно называю песенку, которую упоминала Катя, еще не понимая, почему я это делаю.
– Совершенно верно. – Эмили удивленно смотрит на меня. – Вы ее знаете?
Будто пелена падает у меня с глаз. Я был так расстроен, увидев Андрея, прикованного к постели, что не сделал никаких выводов из его слабости. Он не мог обмениваться сообщениями с Катей сегодня утром. Должно быть, поддельные бумаги выкупила миссис Жилина, выдав себя за Андрея.
– Ее упоминала сестра Андрея. Помните, когда мы разговаривали с вами по телефону в Москве, вы пообещали позвонить по моей просьбе и сказали, что позже, вероятно, сможете сообщить мне больше о преследовавших меня людях. Скажите: кому вы звонили?
– Миссис Жилина, – отвечает Эмили. – Она тоже входит в состав совета директоров благотворительного фонда Андрея.
Дверь спальни открывается. В проеме двери стоит Владимир; на нем такой же зеленый хирургический халат, как и на мужчине внизу. Владимир манит меня пальцем.
– Идем, – говорит он, – миссис Жилина хочет говорить с тобой.
Я смотрю на Андрея и замечаю передающую часть маленького монитора, подключенную к розетке под кроватью. Похоже, миссис Жилина слушала нас; она ничего не упускает из виду.
– Можно поднять край кислородной палатки? – спрашиваю я у Эмили.
– Да.
Шум океана становится еле слышным, когда я просовываю голову под полиэтилен. Все сомнения в отношении Андрея, мучившие меня последние несколько дней, рассеялись. Я наклоняюсь вперед и нежно целую его в щеку.
– Я люблю тебя, – шепчу я. – Прощай.
45
Дальняя дверь гостиной ведет на темный застекленный балкон, выходящий на океан. Миссис Жилина сидит в кресле-качалке, ее трость стоит у стены позади нее. Миссис Жилина медленно качается, и по ее лицу бегают серо-голубые тени. Ее ноги укутаны пледом. На маленьком мониторе, лежащем у нее на коленях, горит красная лампочка.
– Не хотите ли чаю, Питер? – спрашивает миссис Жилина, глядя на нас с Владимиром.
– Нет, – отвечаю я, переполненный нетерпением. Если кто-то и знает ответы на оставшиеся у меня вопросы, этим человеком должна быть миссис Жилина.
– Вы уверены? Это единственное место во всем отвратительном доме, которое не давит на меня, но здесь все время холодно. А чай согрел бы вас.
– Все нормально, – говорю я. По сравнению с машиной Тенниса, на балконе жарко, как в бане.
– Тогда только одну чашечку, Владимир, – приказывает она. – И пожалуйста, закрой за собой дверь.
Он безмолвно повинуется ей; судя по ее тону, они довольно близко знакомы – я этого не ожидал.
– С Владимиром вас познакомил Андрей? – спрашиваю я.
– Нет. Я работала вместе с отцом Владимира. Это я познакомила его с Андреем. Сядьте.
На соседнем кресле-качалке лежит еще один плед, и я тщательно укутываюсь в него, стараясь не задеть поврежденную руку. Я слышу, как шелестят страницы, а потом до меня доносится голос Эмили, тихо и мелодично говорящей по-русски.
– Она читает ему Толстого, – замечает миссис Жилина, выключая монитор. – Меня уже тошнит от Толстого.
– Никогда его не читал.
– Идеалист, – пренебрежительно заявляет она. – Я нахожу религию и философию такими же скучными, как и современное искусство и архитектуру. Наши с Андреем взгляды расходятся.
– Но у вас ведь было взаимопонимание.
– Было, – соглашается она. – И наши действия привели к таким последствиям, которых мы никогда не желали. Я глубоко скорблю о вашей супруге.
– Я должен знать, что произошло, – мрачно заявляю я. – Расскажите мне о «Цайц».
– Расскажу. Хотя «Цайц» – это уже конец истории. Эмили поведала вам середину. Думаю, мы можем обратиться к началу.
– Начало мне уже известно.
– Правда? – Миссис Жилина поднимает одну бровь. – Тогда просветите меня.
– Андрей заболел, и это изменило его приоритеты, – нетерпеливо начинаю я, собирая вместе кусочки мозаики, которые мне удалось обнаружить. – Он хотел большего, хотел помогать людям, не имеющим доступа к уровню медицинского обслуживания, открытого для него. Он нашел Эмили и основал клинику, финансируя ее из собственного кармана и из пожертвований, получаемых на месте. Как-то раз, примерно год назад, Эмили сообщила Андрею о лекарстве, по слухам, найденном «Цайц». Неожиданно ему понадобилось много наличных денег – во-первых, чтобы заплатить тому, кто продал ему лекарство и все необходимые данные, а во-вторых, чтобы организовать клинические исследования этого лекарства. И Андрей начал воровать деньги у «Терндейла».
– Вы считаете Андрея вором? – От слов миссис Жилина веет ледяным холодом.
– Хорошо, пусть будет растратчик, – предлагаю я, не желая вдаваться в подробности. – На эти деньги он играл на бирже, думая, что выигрыш пустит на содержание клиники и вернет основную сумму до того, как кто-нибудь догадается о его поступке. Он ошибся с прогнозами, поэтому удвоил ставку. К тому моменту, когда он перестал играть, он проиграл миллиард долларов. Он запаниковал. Его репутация, работа Кати, компания Уильяма – все висело на волоске.
Я замолкаю, выжидая, не отреагирует ли она на упоминание имени Уильяма. Мне любопытно, что же на самом деле произошло между ними.
– Продолжайте, – говорит миссис Жилина бесцветным голосом.
– Думаю, именно на этом этапе Андрей обратился к вам. Он сознался в том, что сделал, и вместе вы придумали, как все исправить. Выход из ситуации подсказали картины из коллекции Линца. Должно быть, вы узнали, где они спрятаны, когда учились у фон Штерна. Вы договорились с Уильямом обменять коллекцию на его пакет акций, а затем либо продали акции, либо заняли под них деньги, чтобы выкупить фальшивые ценные бумаги. И проблема решена – или вы так посчитали.
– Что вы имеете в виду, когда говорите «вы так посчитали»?
– Уильям владел контрольным пакетом акций. Мелкие держатели акций «Терндейл» непременно подадут коллективный иск на чудовищную сумму, чтобы выяснить, что именно Уильям выручил за свои акции, и будут настаивать на получении соответствующей компенсации. Может всплыть вся комбинация. Андрей мог бы и догадаться об этом. Ему бы следовало сначала проконсультироваться с юристом, специализирующимся на законодательстве по ценным бумагам.
