Электрик

она! – он показал на черную полоску с одной стороны вилки. – Это чтобы знать, где фаза… А вот этот гвоздь, – он ткнул пальцем в острие, – соединен с вилкой одним-единственным проводком.

Звягин замотал головой:

– Ни черта не понял…

– В твоей хрущевке, например, к розетке подходит двухжильный провод…

– Ну да, в розетке же две дырки, – с умным видом произнес Звягин.

– Типа того, – улыбнулся Курагин. – Ноль и фаза. Сейчас везде делается проводка по евростандарту, так сказать. Ноль, фаза, заземление. В «удочке» только фаза.

– Ладно, с этим понятно. Еще раз, вода обязательна?

– Обязательней не бывает. Можно и без нее, но ты замучаешься сам и замучаешь животное. Сам даже больше. Ты хоть раз вешал люстру?

– Плафон на кухне.

– Ну, вот представь: ты стоишь на табурете и скручиваешь голыми руками проводки. И тут вдруг… ну хотя бы твой Васька подойдет и включит свет…

– Включил.

– Что?

– Я говорю, Васька тогда и включил свет.

– И что ты почувствовал?

– Странное такое… не то пощипывание, не то подрагивание.

– А теперь представь: вместо табуретки ты стоишь в тазике с водой…

– И что?

– И то! Ты как минимум потеряешь сознание.

– Понятно. – Звягин снова завернул «удочку» и убрал в стол.

– А ты что, свинью забивать собрался?

– Что-то вроде того. Слушай, а ты можешь, – после небольшой паузы произнес Звягин, – штук десять таких сделать?

Семен посмотрел на начальника караула, потом на свои руки.

– Я полагаю, ты ничего плохого не задумал…

– Да или нет? Мне нужны гарантии.

– Хорошо. Сделаю.

Когда за Курагиным закрылась дверь, Звягин снова достал сверток. Развернул его и, поглаживая «удочку», произнес:

– Вот они, гарантии.

* * *

Звягин вошел в кафе со смешанным чувством. Он был рад видеть этих людей, но и чувствовал какую-то вину перед ними. Смертный грех во благо. Черта с два во благо! По телефону никто из них не выказал недовольства. Так это же по телефону, а сейчас, при встрече, Малышева может запросто вцепиться в глаза.

– Федя, это же убийство. – Женщина попыталась встать, но снова упала на стул.

– Он – монстр, – тихо, но с нажимом сказал Звягин.

– Ну, а мы-то чем будем лучше его? – спросила Малышева, опустив глаза.

– Ты можешь участвовать или нет, – ответил Федор.

– Федя, я стану убийцей, – произнесла женщина, словно маленькая девочка, обвинившая старшего брата в том, что он заставил ее взять без спроса со стола конфету, и теперь ее все обвинят в воровстве.

– Как и все мы, – не отступал «старший брат».

– Как и ОН, – не соглашалась она.

– Нет. Мы другие.

– Как и ОН, – настаивала на своем Малышева. – Ты даже орудие убийства взял его.

Тут трудно было что-то возразить, поэтому Звягин только повторил:

– Мы – другие.

Федор Ильич присел рядом с Масюком, напротив Малышевой. Женщина была пьяна, перед ней стояла бутылка коньяка. Рюмка была только у нее.

– Привет, Ильич, – поприветствовал Колтун Звягина.

Федор Ильич поздоровался со всеми, даже Малышева ответила коротким кивком и налила себе коньяка.

– Никому не предлагаю. Это радость у нас была общая, а вот горе у каждого свое. Правда, Федя?

Звягин понял, что она имела в виду под словом «радость». Он промолчал. Осталось еще им разругаться, когда у каждого из них погиб ребенок. Почти у каждого. Федор посмотрел на Шевченко, Стрельцова и Кулешова. Их дети были еще живы. Звягину даже показалось, что они держатся намеренно особняком, будто то, что сейчас происходит, заразно и они не хотят заразиться. «Вы заразились еще десять лет назад!» – хотел крикнуть им Федор, но сдержался. Новый приступ вины перед этими людьми заставил его здраво оценить ситуацию и не начать орать на них. Не для этого он собрал их. Не для этого.

– Ну, Федя, кого теперь убьем? – спросила Малышева и влила в себя рюмку.

Колтун виновато улыбнулся и пожал плечами, мол, вон что с женщинами делает алкоголь.

– Во-первых, хочу принести соболезнования…

– Ха, – хмыкнула Римма. – Засунь ты свои соболезнования…

Теперь муж ее остановил. Цыкнул на нее и дернул за рукав:

– Прекрати! Мне за тебя стыдно.

– Ничего. Это не самое худшее чувство.

– Римма, мне очень жаль, что тогда я втянул тебя…

– Тебе жаль?! Сукин ты сын, тебе жаль?! Да я ни одной ночи не смогла уснуть, не поплакав при этом.

– Мне очень жаль, – только и смог повторить Звягин.

– У меня погибла дочь! А тебе жаль?!

Малышева подскочила и набросилась на Федора. Когда она схватила бутылку, никто не заметил. Колтун едва успел перехватить ее руку. Отобрал бутылку и оттолкнул ее.

– Простите, – произнес Колтун. – Федь, ты потом позвонишь? Что вы тут решите. – Он подошел к жене, обнял ее и повел к выходу.

– Во-вторых, хочу принести свои извинения тем, кто считает, что это я…

– Брось, Ильич, – сказал Деревянко, – мы все хотели этого.

– Спасибо, – непонятно зачем произнес Федор. – Ну, у кого-нибудь есть соображения, кто может быть подражателем?

– Сегодня приезжал опер, – начал Масюк. – Пришвин, кажется. С ним была Маша. – Масюк посмотрел на Стрельцова, тот едва заметно кивнул. – Они будут прятать наших детей, пока не поймают маньяка.

– Они тоже думают, что это подражатель?

– Тут не все так просто, – подал голос Кулешов.

«А что это случилось? – подумал Звягин. – Не боишься уже заразиться?»

– Дело в том, что, например, Света Колтун была убита в собственной квартире, а дверь при этом была закрыта изнутри.

– То есть она кого-то впустила. Он убил ее, а потом она его выпустила и закрыла за ним дверь? – улыбнулся Шевченко. – Чушь! Агата Кристи отдыхает. Не пойму, зачем вообще я сюда пришел. – Он встал.

– Кирилл, подожди, присядь, – попросил Федор Ильич.

– Ну чего тебе? – спросил Кирилл, но тут же послушно сел.

– Объяснись.

– Что тут объясняться? С чего вы все взяли, что смерти ваших детей каким-то образом связаны с Электриком? Вот ты, например, Паша, – он обратился к Масюку. – Твою дочку убил отмороженный придурок,