– Странно… Я далека от политики, она меня никогда не интересовала, но мне кажется, что так жить нельзя, как живете вы, русские.
– Мне тоже так кажется, Марта, – улыбнулся Алексей.
Марта удивленно вскинула брови:
– Что я слышу? Вы, русский, не согласны с русскими?
Теперь Алексей рассмеялся, хватаясь за перебинтованный бок:
– А что вас так удивляет? Ведь вы тоже не всегда и не во всем согласны с тем, что происходит в вашей стране. Разве не так?
– Так. Но у нас никто не поет: «Хотят ли чехи воевать?». Мы не хотим ни с кем воевать. И не хотим, чтобы с нами воевал кто-то. Мы не хотим быть оккупантами и быть в оккупации. Все остальное – это наше внутреннее дело.
Алексей перестал улыбаться и серьезно посмотрел на Марту.
– Наверное, вы думаете, что все русские одобряют то, что происходит у нас? В том числе войну? Или думаете, что все русские одинаковы?
Марта хотела чем-то возразить, но вдруг снова вспомнила разрушенный город, который видела во сне, разбитые дома, пепелища, торговок, военный патруль. От этих воспоминаний она сразу ощутила неприятный осадок.
– Простите, мне нужно оставить вас, – скороговоркой сказала она. – Отдыхайте.
7
Она шла по знакомым улицам, залитым утренним солнцем. Город не спешил просыпаться. Вокруг было тихо, лишь редкие прохожие неспешно шли в магазины, на утреннюю прогулку в парк – кто в одиночку, кто с детьми, кто с домашними питомцами. В сознании Марты все крутились и крутились обрывки виденного во сне.
В таком состоянии она подошла к маленькому рукотворному озерцу: в него из каменного грота таким же маленьким водопадом вливалась вода, а в глубине грациозно скользила форель. У кромки воды несколько детей бросали рыбам хлебные крошки, поедаемые обитателями озерца, что вызывало детский смех и радость.
Марта тоже порылась в кармане куртки, но не нашла ничего, кроме нескольких крон. К ней подошла незнакомая девочка, протянув с улыбкой кусочек хлеба, делясь своей радостью. Марта поблагодарила, погладила ее по головке и стала бросать снующей форели мелкие крошки.
Озерцо было совершенно прозрачным и чистым, лишь по тихой поверхности плавали опавшие листья, нанесенные сюда ночным ветром. А еще в этой поверхности отражались контуры окружающих домов, освещенные тихим солнцем. Отражение домов вперемежку со скользящими листьями сплетались в удивительную гармонию осеннего утра, которую не хотелось нарушать ничем, даже крошками хлеба, падавшими на водную гладь.
Марта на мгновение отвлеклась от мучавших ее мыслей, как вдруг испытала новое неведомое ей ощущение. Ей показалось, что она смотрит на воду чьим-то чужим взглядом, а в отражении видит не тихие улочки своего маленького городка, а их развалины – обугленные, дымящиеся, изувеченные бомбардировками и обстрелами, точь-в-точь как она видела во сне незнакомый ей уничтоженный город. От этого страшного наваждения Марту качнуло, и она едва успела опереться на перила, чтобы не упасть в воду. К ней тут же подошла пожилая женщина, гулявшая рядом, и учтиво спросила:
– Вам плохо? Может, нужна помощь?
– Нет, спасибо, все в порядке, – Марта встряхнула головой, освобождаясь от наваждения, и пошла вдоль тихой улочки. Потом она зашла в маленькое кафе, где еще не было ни одного посетителя.
«Что происходит? – думала она, глядя на чашечку кофе, от которого поднимался ароматный пар. – Какая связь между этим русским и тем, что я видела? Почему я никогда раньше не видела этих страшных снов? Откуда все взялось?».
Выйдя из кафе еще больше уставшей и измученной терзавшими недоумениями, она опять пошла тихими безлюдными улочками, вдыхая свежий утренний воздух и запахи наступавшей осени.
Неожиданно она увидела прямо перед собой небольшую церковь. Над ее входом висел образ Богоматери, склонившейся в скорби к Младенцу. Подойдя ближе, она увидела надписи, сделанные изящной славянской вязью. Догадавшись, что это православный храм, Марта открыла массивную дверь и робко вошла туда.
