отреагировали, как того добивался Лабутин. С коротким утробным рычанием «Ну, ты труп, Enter!» они бросились на него, сжав кулаки. Денис ускользнул от них по коридору к окну, чтобы оказаться подальше от дверей.
Он умел драться только виртуально, пальцем на мышке и клавишами, поэтому драку представлял себе только теоретически, в реальности – смутно. Но решил: пусть помру, а биться буду во что бы то ни стало!
Как говорили герои: «Это моя битва!». Так вот эта битва – его. Могут что угодно говорить – что он зверь там, монстр какой, что на всех кидается. А он не зверь и не монстр. Он защитник.
Поэтому Денис встретил врага, если не во всеоружии плоти, так во всеоружии духа.
Первым ударил Хамрах. Потом навалился Лапа. Денис отмахивался, как мог, чувствуя жуткую, едва переносимую боль и слабость.
Донёсшийся до него гул криков показался ему бредом наяву, однако здоровенные кулаки Хамраха и Лапы исчезли, и вместо них появились лица Гарюхи и Певунца.
– Ты живой?! Щас мы им покажем, мразям!
Скорчившийся на полу Денис смотрел на свалку «младшаков» и «старшаков» и мечтал об ослаблении боли. Вообще о её смерти. Может ведь боль умереть?
Глаза его сами собой закрылись, и он отключился, будто компьютер, шнур от которого выдернули из розетки. Будто компьютер… Будто компьютер?
Кира присела возле него на колени, осторожно проверила, жив ли. Облегчённо расслабилась и стала успокаивающе поглаживать тёмно-русые волосы своего защитника и шептать неслышно:
– Ничего, скоро врач приедет, заберёт тебя отсюда в больницу, полечит, тебе не будет больно. А потом… когда-нибудь, в общем… Когда-нибудь мы встретимся. Не всегда же мы будем детьми, слышишь, Денис? Ты давай не умирай… Ещё чего… Боль перенести просто. Ты не о ней думай, и всё. Когда мне было больно, я лично мечтала, что живу на лугу. А луг весь белый от ромашек… а по краям луга васильки… а сверху такое голубое небо… и солнце… и радуга ещё… А над радугой – стрекозы с прозрачными крыльями. В них радуга отражается… А над ромашками и васильками танцуют большущие красивые бабочки… Я их разные-разные придумывала…Мне больно, а я бабочек придумываю на лугу…
Она судорожно вздохнула. Рука её машинально летала по волосам Дениса, лежащего поодаль от поля битвы.
– А ты себе чего-нибудь другое напридумывай, – тихо предложила Кира, не обращая внимания, что её слова улетают в никуда. – Что хочешь. Другой мир. Ты в нём сам себе хозяин… Такого напридумывать можно! Самое невероятное, понимаешь?
Кажется, Щучик или, скорее, Мишка Букашечкин, вырвался из драчливой кучи и сгонял за Галайдой, который распаковывал пришедшие сегодня коробки с канцелярией.
– Михал Натаныч! У нас драка наверху! Enter ультиматум… а потом Лариска… а Enter к «старшакам»… Они его – бац! Бац! И кранты! А мы сразу не пошли… Думали – забыт ультиматум. А пришли – он в отрубе уже. Мы ка-ак навали-ились! А с Enterом Кирка сидит, Валькина сестра… А надо ж здравпункт вызвать, да?
Галайда, мрачнея, быстро нажал пару кнопок на сотовом, дождался ответа, коротко сказал:
– Гриша. ЧП. Скорей – как только можешь. У тебя ведь службы сейчас нет?.. Скоро будет? Успеешь, до неё полтора часа… Меньше?.. Гриш… Дети гибнут. Жду. Стой, Миш, я графин с водой возьму: говорят, помогает.
Они помчались на второй этаж. Первым делом Галайда вылил на бойцов воду из графина. Отфыркиваясь, недоумённые сорванцы приостановили свою разборку.
Кира сидела возле Дениса, но уже не гладила его по голове и не разговаривала, а смотрела широко открытыми синими глазами в солнечный проём окна, будто видела в лучистом свете свою радужную страну с бабочками и стрекозами и не хотела возвращаться из неё обратно, в мир разрушения и пустоты.
Она очнулась и перевела чуть удивлённый, словно издалека пришедший взгляд на суетящегося Галайду, который, вылив на дерущихся воду из графина, молча разбросал (откуда в пенсионере такие силы взялись?) мальчишек по углам и занялся Денисом.
– Живой, – удовлетворённо вздохнул он, ощупав парнишку.
–
