Агнесса Николаевна уже пришла, но стояла перед дверью на лестничной площадке.
— Я уже целый час вас жду, — недовольно сказала она.
— А что же вы не входили? — спросил Петр Данилович. — Ключа нет?
— Наивный какой! Я уже вставила ключ в замок, а он зарычал. Хорошо, что вспомнила про твоего пса. Решила позвонить, если ты дома, то откроешь. Звоню, никто не открывает, только собака лает. Вот и пришлось перед собственной дверью выстаивать.
— Надо было прямо идти. Дик же понимает, что вы своя, не тронет.
Петр Данилович открыл дверь Марининым ключом, вошел.
— Ты держишь его там или нет? — раздался с лестничной площадки голос тещи.
— Да входите, входите.
Агнесса Николаевна сунулась в дверь. Дик потянулся, чтобы понюхать ее.
— Ой, держи, укусит! — и теща выпорхнула за дверь.
— Ну чего вы испугались, он и не думал кусать, просто понюхать хотел, — успокаивал Петр Данилович, выйдя на площадку вслед за Агнессой Николаевной.
— Убери, убери его, закрой в ванную, в шкаф, куда хочешь, разве не видишь, что я вся дрожу!
Голова Агнессы Николаевны, прикрытая вместо шляпки модным париком, действительно вздрагивала.
Пришлось Петру Даниловичу закрывать Дика в ванной.
Но через пятнадцать минут Агнессе Николаевне понадобилось мыться, ванную пришлось освободить.
— Куда же я Дика дену? — вопросительно улыбнулся Петр Данилович.
— А хоть на улицу. Я же не могу из-за твоей собаки лишать себя возможности умыться, причесаться, переодеться в домашнее.
— Присмотрите тогда за Аленкой, пока Марина придет, — и Петр Данилович протянул руку за своей курткой.
Дик вопросительно взглянул на него: что, пойдем гулять?
— Пойдем, пойдем! — сказал ему хозяин.
И еще почти час гулял Петр Данилович с собакой на улице, чувствуя, как от голода подтянуло живот, как от табака кружится голова.
Ключ он забыл в плаще, в котором ходил за дочкой, поэтому пришлось звонить.
— Можно? — спросил он выглянувшую Марину. — Все свои дела сделали?
— Тише, у мамы мигрень началась, лед на голову положила, — шепотом ответила Марина.
Дика уложили в прихожей, сами прошли на кухню. Там была и Аленка.
— Ты уже поел? — спросила Марина.
— Да нет, целый день натощак.
— Ну, я сейчас быстро яичницу сделаю, чай согрею.
— Ты скажи, каких продуктов купить надо, я же не знаю.
— Надо у мамы спросить, она у нас хозяйством ведает, — сказала Марина, — А вообще мы дома почти не едим, утром и вечером что-нибудь перехватим, а в обед — в столовой или в буфете на работе.
— То-то ты и исхудала.
— Сейчас модно худой быть, стиль такой — европейский.
— А здоровье?
— Что здоровье?
— Ну, если не питаться нормально, и здоровья не будет — я так считаю. Вон всего один день не поел, а голова кружится от голода.
— Сейчас, сейчас я тебя накормлю.
Марина зажарила два яйца, вскипятила чай. Агнесса Николаевна от ужина отказалась, сославшись на головную боль.
Петр Данилович и Марина легли спать рано, как только убаюкали Аленку. Они тихо ласкали друг друга, изредка прислушиваясь к тяжелым вздохам Агнессы Николаевны.
— И часто у нее голова болит? — шепотом спросил Петр Данилович у жены.
— Да нет, не замечала, у телевизора она меня, во всяком случае, пересиживала.
Петр Данилович не догадывался, что приступ мигрени Агнессой Николаевной был разыгран, чтобы показать, до чего ее стеснила эта собака, что она, лежа с открытыми глазами в темноте, все более распаляет себя, раздувает неприязнь к зятю, бесцеремонно притащившему в квартиру этого страшного пса. Петр Данилович пока не чувствовал неприязненного отношения тещи к себе и Дику и считал, что с собакой вполне можно мириться. Пес вел себя смирно, лежал там, где указывали, не гадил.
А Дик, впервые за несколько последних суток наевшийся почти досыта, спал в прихожей, растянувшись во всю ее длину, даже всхрапывал во сне, чувствуя, как тепло из желудка расходится по всему телу.
Утром Петр Данилович встал пораньше, когда Марина сладко снала, прошел в кухню. Было уже без четверти шесть. Уходили женщины на работу почти одновременно: теща — в семь пятнадцать, Марина — в семь тридцать. Чтобы не стеснять их, Петр Данилович решил возвратиться с прогулки с Диком к семи пятнадцати.
Быстро ополоснув лицо, Петр Данилович заглянул в холодильник. Там было пусто. Обнаружив в хлебнице почти полбуханки хлеба, Петр Данилович отрезал половину Дику.
Надо какую-нибудь похлебку Дику сварить, подумал он. Но в чем? И из чего кормить?
Значит, днем придется побегать по хозяйственным магазинам, поискать посуду для собаки. Да и продукты закупить тоже надо, себе суп или борщ сварить, а то ноги быстро протянешь на тещиных, харчах.
Осторожно, даже не щелкнув язычком замка, вышли они с Диком на лестничную площадку, а затем во двор. Было еще совершенно темно, темнота была почти осязаема, потому что двор со всех сторон сжали черные глыбы домов. Свет горел только в подъездах, но люди уже просыпались. То тут, то там освещались квадраты окон. Прошелестел шинами по мокрому асфальту автобус, синим огнем осветились на миг от вспыхнувшей вольтовой дуги низко нависшие тяжелые облака и верхушки домов и деревьев.
Знакомой дорогой Петр Данилович и Дик прошли за линию электрички.
— Гуляй! — сказал Петр Данилович, отстегнув поводок.
Дик побежал вперед, читая свою собачью книгу.
В этот ранний час в поле никого не было, и Петр Данилович подумал, что несмотря на неудобства раннего вставания, выгуливать Дика лучше всего в эту пору.
Дик, побегав немного, вернулся к хозяину, ткнулся носом в его ладонь.
— Проголодался? — ласково сказал Петр Данилович. — На, поешь пока хлеба, позже сообразим что- нибудь поосновательней.
Когда они вернулись, Агнессы Николаевны уже не было дома. Марина и Аленка стояли одетые в прихожей.
— Долго ты гуляешь со своим любимцем, — недовольно сказала Марина.
— Но я же хотел не мешать маме собираться, — ответил Петр Данилович примирительно. — А то опять бы шумела, что никуда не пройти из-за Дика.
Дик сел в углу, внимательно слушая разговор. При упоминании своего имени он вильнул хвостом, вопросительно посмотрел сначала на Петра Даниловича, потом на Марину. Хотел понять, о чем разговор.
— Дик, сидеть спокойно, я скоро приду, — сказал ему Петр Данилович, выходя с женой и дочерью за дверь.
— И охота тебе с ним возиться? — спросила Марина, — Одни только неудобства.
— Собака — друг человека, — отшутился Петр Данилович. — Ну, а от неудобств я вас с мамой постараюсь оградить. Все на себя приму.
С Мариной они распрощались на автобусной остановке. И как показалось Петру Даниловичу, Марина облегченно вздохнула, отходя от него и вливаясь в поток пассажиров, стремившихся попасть в
