В условиях глобализации государство имеет большую свободу рук и в получении займов, не будучи привязанным к отечественным банкам. У него есть возможность обращаться к зарубежным ТНК и ТНБ или международным финансовым организациям (МВФ, МБ и т. д.). О силе государства свидетельствует даже такой факт, как способность относительно слабого Российского государства «наказать» десятки зарубежных ТНК и ТНБ на миллиарды долларов, «задефолтив» свои же долги (ГКО).
Не надо забывать, что государство владеет и собственной экономикой, т. е. госсобственностью, т. е. само выступает в качестве мощной экономической корпорации, в руках которой обычно сосредоточены стратегические отрасли экономики, как, например, во Франции или Скандинавских странах.
Тем не менее, хотя указанные соотношения и формы взаимозависимости имеют определенный смысл, более важный характер взаимодействия возникает на политэкономическом уровне. Практически во всех крупных странах Запада с начала века сложился государственно-монополистический капитализм (ГМК). За столетие он, безусловно, претерпевал различные изменения в своей структуре и функциях. Однако конечная суть его осталась неизменной: сохранить капитализм и упрочить его позиции на мировой арене в пользу «ядра». Поэтому при всех естественных противоречиях внутри каждого ГМК (а каждый ГМК иногда весьма существенно отличается от другого: например, ГМК Японии от ГМК США или Германии), а также между национальными ГМК, на «выходе» они демонстрируют завидное единство — упрочение позиций «золотого миллиарда». И поэтому государство не только сохраняет свои старые функции, но и обновляет их в сфере оказания помощи своим ТНК на мировой арене.
Между прочим, сам процесс интернационализации, в особенности в его второй фазе, был инициирован именно государством, например, в лице правительства Маргарет Тэтчер в Англии, Р. Рейгана в США и двух премьеров в Японии (Дз. Судзуки и Я. Накасонэ). В конце 70-х — начале 80-х годов именно они осуществляли неолиберальный курс, предусматривавший снятие множества ограничений в сфере торговли и особенно инвестиций. Такой тип организованной политики как раз и свидетельствует о высокой роли государства в процессе интернационализации и глобализации, на что постоянно указывают американские ученые, в том числе упоминавшийся Джованни Эрриги (p. 216).
Джон Боррэго мотивирует это тем, что «глобальный капитал будет размещаться только в тех странах, где государство сможет обеспечить определенные условия производства. товаров, воспроизводства рабочей силы определенного качества и стоимости и эффективное управление. Соревнование же между государствами в сфере мировой экономики переместилось из сферы специфических географических преимуществ (таких, как сырьевые ресурсы или даже стоимость рабочей силы) в менее осязаемую сферу (доступ к технологиям, гибким управлениям, стратегии маркетинга: близость к потребителю, скорость ответа на рыночные изменения и т. д.)»171.
Группа авторов из Принстонского университета в весьма воинственной форме утверждает: «Глобальные корпорации, дрейфующие от своих национальных политических якорей и плавающие в безграничном мировом рынке, есть миф»172. Причем миф, созданный, прежде всего, американцами. Разобрав структуры ТНК США, Германии и Японии, они делают вывод, что «в сравнении со многими американскими корпорациями германские и японские фирмы сохраняют весьма четкое чувство специфичной национальной самобытности, более ясное обязательство по отношению к национальному и региональному процветанию в изменяющейся международной среде и более четкое реалистическое чувство возможностей остального мира адаптировать внутренние поведенческие нормы своих собственных стран» (p. 10).
Столь же убедительно они показывают на многих примерах согласованные действия европейских стран в определении цен зарубежных производителей на их рынках. Более того, они даже не исключают дезинтеграционные процессы в уже интегрированных районах. Это крайне важная мысль: глобализация действует против интеграции. Я еще к этому вернусь. А здесь надо сделать некоторые предварительные выводы по интернационализации и глобализации.
Во-первых, процесс интернационализации мировой экономики не является чем-то новым. Он начался со второй половины XIX века. Более того, некоторые авторы полагают: «В определенном смысле нынешняя международная экономика менее открыта и интегрирована, чем режим, который превалировал с 1870 по 1914 г.»173.
Во-вторых, судя по всему, настоящих МНК на самом деле не так много. Большинство из них базируются на национальной почве, т. е. они являются ТНК, а их торговля и инвестиционная политика на международной арене зависят от силы их национальных мощностей.
В-третьих, инвестиционный капитал (ЗПИ) в большей степени сосредоточивается в развитых индустриальных государствах, а Третий мир (около 120 стран) остается на периферии как по инвестиционным вложениям, так и с точки зрения торговли. Исключением являются некоторые страны Восточной Азии, включая Китай.
В-четвертых, мировая экономика далека от того, чтобы быть «глобальной». Реально она сосредоточена в зоне Триады: Западная Европа, Япония и Северная Америка, и доминирование этой Триады будет сохранено в достаточно длительной исторической перспективе.
В-пятых, их координация, например, через механизм «большой семерки», дает им возможность использовать мощное управленческое давление на финансовый рынок и другие экономические тенденции. Глобальные рынки, таким образом, ни в коем случае не выходят за пределы регулирования и контроля, даже если нынешние масштабы и цели экономического управления ограничены.
Локализация и глокализация
Здесь уместно также затронуть еще одну интересную идею в связи с размыванием государственных границ. Сотрудники Мирового банка опубликовали Доклад мирового развития на 1999/2000 г. под названием «Entering the 21st Century», в котором большое внимание уделено понятию «локализация». Для того чтобы было понятно, что это такое, они поначалу дают определение «глобализации». В Докладе говорится: «Глобализация, которая отражает прогрессивную интеграцию мировой экономики, предполагает, что национальные правительства будут взаимодействовать с международными партнерами, чтобы наилучшим образом управлять изменениями, влияющими на торговлю, финансовые потоки и глобальную окружающую среду. Локализация же отражает растущее желание людей участвовать в делах правительства и проявляет себя в утверждении региональной самобытности… Локализация генерирует политический плюрализм и самоопределение в мире. Одним из ее проявлений является увеличение количества стран в мире, которое подпрыгнуло вверх после того, как только регионы добились своей независимости»174. Напомню, что еще в 1974 г. было около 140 суверенных государств, а в 1998 г. их количество увеличилось где-то до 195.
На основе идеи локализации появилась концепция «глокализации», т. е. взаимосвязанного процесса глобализации и локализации. Ее суть определил президент Гамбургского института экономических исследований, швейцарец по происхождению, Томас Штраубхаар: «Под локализацией имеется в виду мир, в котором естественные контуры государственных границ определяются через локальные экономические пространства, а не на чертежной доске политики в Вене, Версале или в Ялте»175.
Идея заключается в том, что глобализация не может реализовать себя без подготовки экономической инфраструктуры в той или иной местности. Следовательно, акторы глобализации нуждаются в государстве, которое и занимается расчищением экономических площадок для деятельности тех же самых ТНК. Отсюда также следует, что не только интеграционный процесс тесно связан с государственной властью (о чем будет сказано ниже), но без нее не могут обойтись и субъекты глобализации. Что вполне вытекает из неразрывной связи экономики и политики на любом ее уровне. Вице-президент МБ Йозеф Штиглиц обозначил глобализацию и локализацию (= глокализации) «как две важнейшие тенденции в 21 веке»176.
(Обращаю внимание, что авторы не оперируют термином «интернационализация». Для них, возможно, глобализация и интернационализация — синонимы, или они действительно имеют в виду
