— Кто-то спрашивал тебя об этом? Интересовался, индейцы ли мы?
— Иногда люди называют меня индейцем. Или мы испанцы?
— Мы — никто.
Рафаэлю показалось, что в голосе отца слышится злость.
— Я имею в виду, белые ли мы? — Это было важно, и Рафаэль хотел выяснить это сейчас. — Или в нас есть черная кровь? Почему люди называют меня «индеец»? Я ничего об этом не знаю.
— Все, — отрезал отец. — Хватит об этом.
Рафаэль смотрел на свою тень и на тень отца, скользившие по толстому слою пыли, которым была покрыта песчаная дорога, петляющая по свалке меж мусорных гор.
Наконец отец Рафаэля заговорил.
— Твой брат, Фрэнк, в один из июньских дней ушел в армию. А через несколько недель рядом с ним взорвался артиллерийский снаряд. Осколками его ранило. Произошло это не в бою, а при подготовке к войне, которая так и не началась. Наверное, виной всему — чья-то безалаберность, но теперь-то узнать невозможно. А может, никто даже не считал твоего брата, Фрэнка, за человека и не предупредил об опасности. Кусочки металла так глубоко проникли в его тело, что доктора не могли их вытащить. Шесть недель тело Фрэнка горело адским огнем, от кончиков пальцев до макушки. Так сказал его друг, который навещал Фрэнка в госпитале.
— Какие долгие мучения, — понимающе кивнул Рафаэль.
— Долгие, — согласился его отец. — Мы об этом не знали. И никогда не узнали бы, не найди нас друг Фрэнка. Луис обратился к властям, чтобы те подтвердили, правда ли все это. Прошло еще три недели, прежде чем к нам прибыл их посланец. Он сказал, что они не могли найти, где мы живем. Моргантаун, видите ли, не значится ни на одной карте. Он сказал, что медаль и страховка отданы женщине, которую Фрэнк встретил и на которой женился в одно из увольнений. Об этом мы тоже услышали впервые. Они были женаты то ли две, то ли три недели. Мне эта медаль ни к чему, но, думаю, твоей матери было бы приятно хранить ее у себя. Может, твой сын, Фрэнки, стал бы носить ее, когда вырастет. Похоже, и властям на нас наплевать.
Рафаэль шагал рядом с отцом, глядя на все укорачивающиеся полуденные тени. Он полагал, что тот ведет его в определенное место, чтобы что-то показать.
— Ты вот спрашиваешь, кто мы и откуда. Мы — никто.
Вскоре Рафаэль заметил большую плиту на груде металлолома. Рассмеялся и указал на нее отцу.
— Может, в этой плите мы сможем приготовить индейку. Давай отнесем ее Рите.
Его отец сплюнул.
— Индейка!
— Ты когда-нибудь пробовал индейку?
— Сколько она стоила?
— Не так уж и много.
— Конечно, я пробовал индейку. Когда я был мальчишкой, индеек тут хватало. Диких, конечно. Я их ловил. Откуда у тебя деньги, чтобы покупать в магазине такую большую индейку?
— Я говорил тебе. Я нашел работу.
— Конечно. На складе. — Отец глянул на блестящие от пота плечи Рафаэля. — Только не принеси с собой какую-нибудь болезнь, парень. Их у нас хватает и без этого.
Рафаэль забрался на груду металлолома. Осмотрел плиту. Две горелки из четырех. Дверца духовки лишь на одной петле. Обгоревший электропровод.
Рафаэль сидел на корточках, балансируя на ржавой пружинной кровати. Боковым зрением заметил человека, появившегося меж двух мусорных гор в самом центре свалки.
Мужчина в хаки, пружинистая походка, широкополая шляпа, защищающая лицо от солнца. Ружье за спиной, пистолет в кобуре у пояса. Рафаэля он не видел.
Рафаэль спустился вниз, к отцу.
— Нинья не врал. Новый управляющий ходит с ружьем и пистолетом.
— Не может быть.
— Я только что видел его.
— Должно быть, охотится на крыс.
— Это днем-то?
— Но уж наверняка мы его не интересуем. Кого волнует, что мы выносим со свалки? Другим это уже не нужно.
Рафаэль тоже никак не мог взять в толк, зачем на свалке появился человек с оружием и в униформе.
— Нам его бояться нечего, — добавил отец и отошел в тень, падающую от холма, сложенного из старых покрышек.
— Так что ты хотел мне показать? — спросил Рафаэль.
Отец ответил долгим, изучающим взглядом.
— Где? — Рафаэль оглядел горы мусора.
— Здесь.
Отец расстегнул пояс, затем верхние пуговицы ширинки, поднял подол рубашки.
В низу живота, под поясом, была большая опухоль.
Отец Рафаэля обхватил ее пальцами, показывая сыну, что опухоль нечто инородное, не принадлежащее его телу.
Рафаэль коснулся опухоли указательным пальцем.
— Твердая.
— Да.
Рафаэль провел рукой по низу собственного живота. Ровно, никаких выпуклостей.
— Я-то думал, что живот у тебя растет из-за пива. Что ты стал больше есть.
— Как? Мои зубы…
— Я знаю, — кивнул Рафаэль.
— А теперь это, — отец Рафаэля посмотрел на свои пальцы, обхватившие опухоль. — Какая уж тут еда.
— Ты всегда жаловался только на зубы.
— Иногда говоришь только об одном… — Отец заправил рубашку, застегнул ширинку, пояс. — Хотя есть что сказать о многом. Но кого волнует чужое горе?
— Но почему сейчас ты говоришь об этом мне? Потому что я нашел работу?
— Сделать ничего нельзя, — вздохнул отец Рафаэля. — Это ясно. Такая же опухоль была и у твоей матери. Я ее узнал.
— Я помню.
Отец Рафаэля оглядел свалку.
— И еще у многих.
— Рак, наверное, — поставил диагноз Рафаэль. — Это рак?
Его отец пожал плечами.
— Чтобы ты не особо волновался насчет моих зубов. И не думал, что ты или кто-то другой могут мне с ними помочь. Как видишь, лечить мои зубы смысла нет. Поэтому, когда я напиваюсь и плачусь насчет зубов, знай, что дело совсем не в них.
— А остальные знают? Нито? Луис?
— Нет.
— Так почему я? Почему ты говоришь об этом мне?
— Я беспокоюсь из-за тебя, Рафаэль.
— А что я такого сделал?
— Не знаю. Ты привез жене два новых платья. Дочери — пианино. Эту индейку. И рассказываешь всем, что купил все на деньги, полученные за еще не выполненную работу.
Отец Рафаэля ждал ответа, но сын промолчал.
— Мне надо отдохнуть, — вздохнул отец.
