Кенхерста.
— Как поживаете? — протянул руку Денбери для приветствия. Пальцы были вялые и влажные, рукопожатие — безвольное.
— Терпимо, — ответил Джеймс, и они сели в кресла. — А что, Дуайер не мог сам приехать?
Денбери поежился:
— Нет, сэр. В данный момент он не совсем здоров.
— Хорошо. — Бедный малый, наверно, сейчас отлеживается где-то, свернувшись в клубочек, и дрожит.
— Какая неловкость! Уж на этот раз я бы обошелся с ним поделикатнее. Не забудьте сказать ему об этом.
— Санберн, — предостерегающе прервал его отец. Граф еще сильнее похудел и выглядел совсем неважно. Высокие скулы заметнее подчеркивали впалые щеки на его лице. Глубоко посаженные глаза, яркие и необычайно голубые, как у Стеллы, совсем ввалились. Да, с каждым днем он выглядел все хуже. Джеймсу оставалось лишь надеяться, что старик не доживет до такого вида, когда дети станут пугаться его.
Зевнув, Санберн протянул руку к графину с портвейном.
— Денбери! Вы производите впечатление человека, привыкшего к строгому порядку и дисциплине.
Его собеседник еще сильнее выпрямился.
— Да, сэр. У вас наметанный глаз. — Морленд недовольно фыркнул, и Денбери на мгновение помедлил, но продолжил: — Я служил в сорок третьем полку в Бирме.
— Так вы из пехоты? — Джеймс открыл крышку графина и поднес его к носу, принюхиваясь. — Замечательно. Теперь понятно, почему нам подали этот второсортный портвейн.
Морленд негодующе ударил тростью об пол.
— Черт возьми! Да это же урожай сорок шестого года, болван ты этакий!
— Ха, это тебе дворецкий сказал? Он тебя надул. Я всегда подозревал, что этот тип водит тебя за нос. — Повернувшись к Денбери, Джеймс продолжил: — Должно быть, вам пришлось нелегко. Я имею в виду переезд из тропического климата в Гемпшир.
Денбери откашлялся.
— Нет, сэр. Не могу сказать, что я об этом пожалел. Вне всякого сомнения, мирная жизнь предпочтительнее.
— О да. Конечно, в сумасшедшем доме все так мирно и спокойно.
Морленд раздраженно проворчал:
— Хватит светской болтовни. Перейдем к делу. Денбери вручил графу и виконту по стопке бумаг. На верхнем листе было четко отпечатано имя Стеллы. — Это квартальный отчет про леди Боуленд.
Надо же! Словно Стелла какой-то актив, об успешном развитии которого нужно готовить схемы и расчеты для обсуждения акционерами. Джеймс с нарастающим отвращением перелистал страницы. Что она ела на завтрак, по дням. Как долго спала в каждую из ночей. Ее отношение к вечернему обслуживанию. Уровень проявленного интереса к развивающим текстам. «17 марта. Леди Б. отказалась взять экземпляр „Опыта благочестия“. Бросила в голову санитара сборник „Рассказы для инвалидов“».
— Что это? Лекарство от скуки? Господа да я сам сойду с ума, если меня заставить читать Ханну Мор!
Денбери с изумлением посмотрел на виконта:
— Прошу прощения, сэр, но Кенхерст — это не место для развлечений. Наша обязанность там состоит в полном восстановлении у пациентов морали и добродетели.
Мораль и добродетель. Боже милостивый, если бы можно было изгнать из английского языка всего два слова, то он выбрал бы именно эти.
— Разумеется. Как раз в этом вечно были проблемы у моей сестры. А то, что Боуленд едва не убил ее, вас совершенно не интересует. Ведь вся проблема в недостаточной морали моей сестры.
Морленд вновь ударил тростью по полу.
— Джеймс, твоего присутствия при этом разговоре совсем не требовалось. Веди себя прилично, а не то я велю вышвырнуть тебя вон!
— Но ведь это так интересно, — с вызовом ответил Джеймс. — Тебе не кажется? В конце концов, мы же обсуждаем судьбу твоей дочери. Скажите, Денбери, а как именно оценивается моральность человека? Неужели ее оценка зависит от… — он наугад открыл одну из страниц отчета, — от того, сколько жевательных движений он делает, откусив кусок хлеба?
— Ну, можно сказать и так, сэр. — Денбери бросил неуверенный взгляд на Морленда. — В Кенхеррте мы привыкли считать, что правила и установленные порядки — это ключи к здоровью тела, духа и рассудка.
— Боже! А вот эта фраза звучит очень знакомо. Полагаю, Дуайер заставляет всех своих подчиненных заучивать ее наизусть?
— Благодарю за предоставленный отчет, — сухо вмешался Морленд. — Можете доложить Дуайеру, что я доволен.
Когда Денбери поднялся, Джеймс недоверчиво хмыкнул:
— Да неужели? Разве ты не хочешь узнать, возможно ли досрочное освобождение Стеллы?
Искреннее удивление на лице Морленда поразило Джеймса сильнее, чем если бы его вдруг ударили по лицу.
— Вернись на землю, Джеймс. Суд никогда не примет такого решения.
— Старина, вспомни, сколько судей обязаны тебе?
— Все это не так просто, как ты думаешь…
— Но ведь досрочное освобождение — не бог весть какая редкость.
Морленд презрительно зашипел:
— Она ведет себя так, что об освобождении говорить не приходится. Вспомни, это ведь она настояла, чтобы мы не навещали ее.
— Еще не мешало бы выяснить, что именно она обратилась с такой просьбой, — сдержанно произнес Джеймс. — Например, взглянуть на письмо, написанное ею собственноручно. Но ты предпочитаешь слепо верить всякому вздору, которым потчует тебя Дуайер, не так ли? Ей-богу, ты, похоже, счастлив, что она остается там гнить заживо.
Лицо Морленда побагровело.
— Ради Бога, давай не продолжать этот бесполезный спор. Поговори лучше с родными Боуленда.
Денбери еще раз откашлялся.
— Должен сообщить вам, что у леди Боуленд наблюдается значительный прогресс. Мистер Дуайер выражает определенные надежды, однако считает, что полное восстановление может случиться только в будущем году.
Старый граф выпрямился в кресле.
— Скажите Дуайеру, что подобные заявления должны делаться не на его уровне.
По спине Джеймса пробежал колючий холодок.
— Боже Всемогущий! Да ведь у тебя нет ни малейшего желания вытащить ее оттуда! Ты намерен держать Стеллу в доме для умалишенных до конца ее дней.
Морленд с ненавистью посмотрел на сына:
— Не будь глупцом. Мы говорим лишь о том, что имеет место здесь и сейчас.
Будь все проклято! Санберн поднялся из кресла. Денбери испуганно вздрогнул.
— Как бы я хотел, чтобы ты очутился в самой страшной части преисподней! — низким резким голосом бросил Джеймс в сторону Морленда. Только эта грубая манера помогла ему удержаться от неистового крика. — Впрочем, что мне беспокоиться? Ведь ты уже на полпути туда.
Старый негодяй даже не моргнул глазом, хотя стал дышать с тяжелым присвистом, порываясь подняться на ноги. Подобное зрелище должно было бы пробудить жалость в душе сына. Поэтому то, как холодно Джеймс созерцал эту беспомощную попытку отца, несомненно, шокировало Денбери. Санберн не сомневался, что любой человек на месте этого посланца из сумасшедшего дома тоже был бы шокирован. Но
