поднимает? Ты?.. Теперь мне лучше, мне хорошо. О, какое наслаждение! Мне легко. Я просто в раю! Прощай, Фридрих, Друзья мои, молитесь за меня.
Адель. Голова моя… о, невыносимая тяжесть! Сердце выскочить хочет. Как оно бьется… Какое головокружение!
Сузанна (катаясь по полу). Они мне разорвут барабанную перепонку со своими молотками… Облако… идет… О Боже… Я не могу его остановить… Душа моя выходит… Помилосердуйте.
Фридрих. Генриетта! Генриетта! (Трясет ее). Ее уже нет, а я!.. Кабы у меня был пистолет или какое другое оружие!..
Он быстро встает и, раскрывши шкаф, схватывает нож.
— Слава Богу! Я могу теперь с ней соединиться!.. Могу заколоть себя! Тут, возле нее… на ее трупе… прольется моя кровь!.. Бок о бок с нею… Тут оно бьется, а бьется ли еще ее? (Он наклоняется и кладет ей руку на сердце). Нет. (Целует ее и направляет лезвие в грудь). Постараемся не промахнуться!
Он готов пронзить себя. Как вдруг послышался шум: «Берегитесь, берегитесь внизу, убьет!» Нож у него выпадает, окно отворяется с шумом, разбитые стекла с треском влетают в комнату, и в то время, как с лестницы поднимается в воздух успокоительный крик каменщика: «Никого не ушибло, не ранило, и никто не умер», огромный кусок штукатурки, выброшенный, как глыба, с покатости кровли, упал к ногам Фридриха.
— Ну, — сказал он, — даже умереть спокойно не дают! (Глядя на Генриетту). Вот счастливица!
Между тем воздух освежился, жаровня перестала пылать своим голубым пламенем, холодный ветер ворвался с силой, от чего уголья разгорелись и искра попала на руку Генриетте. Она сделала движение и стала приходить в себя.
Генриетта. А, гроза прошла! Какой гром гремел! (Мало-помалу оживляясь). Фридрих, это ты? Ах, холодно, у меня ноги, как сосульки… Согрей меня, я окоченела. Затвори же окно, с ума ты сошел?.. Что это за огонь?..
Пока Генриетта, удивляясь всему, не может связать ни малейшего воспоминания с окружающим, Адель и Сузанна, опомнившиеся скорее ее, сухим, безжизненным взглядом глядят на жаровню, возле которой они умирали.
Адель. Возможно ли?.. Вы видите, мы хотели умереть… мы не можем.
Сузанна. Небо тому свидетель.
Фридрих. Наш час не пришел.
Адель. Надо так думать… Скорее околеет хорошая собака у пастуха.
Сузанна. Мать, которая нужна своим детям.
Фридрих. Мы после себя никого не оставим, не только детей.
Генриетта. Сирот несчастных? Только этого недоставало.
Фридрих. Ну к чему все послужило?.. Все наши предосторожности?
Адель. Лучше и не говорите, я так взбешена!
Фридрих. Только потерян понапрасну уголь.
Адель. Нет, не потерян. Он не хотел нас умертвить, так пусть даст нам возможность жить!
Фридрих. Что вы хотите сказать?
Адель. Будем ковать ключи.
Сузанна. Тише, несчастная; если нас услышат?
Адель. Что мне за дело! Я не узнаю себя. Мне кажется, теперь я столько же посовещусь убить человека, как задушить цыпленка.
Генриетта. Не говори этого, Адель. Это значит оскорблять Бога, это против совести.
Адель. Бог! Бог! Он лучше не давал бы нам совести, лишь бы не умирать с голоду… Бог! Я Его не признаю… Совесть, что такое совесть? Имейте совесть, честность!.. Вы видели пример тому; хорош он!
Фридрих. Знаете ли, Адель, это нехорошо говорить так. Я не доволен вами… Если дело идет об убийстве, я отступаюсь.
Сузанна. Она тоже не так зла; это она болтает только языком, а сердце не разделяет этой мысли.
Генриетта. Это гнев, а на самом деле ее мысли совсем не такие.
Адель. Правда, не будем никого убивать… Но послушайте, надо есть, я прихожу все к тому же, и у нас одно только средство. Голод заставляет выходить волка из лесу. Если вы мне верите, мы пойдем, отыщем дело, а потом положим железо на огонь. Как вы думаете, друзья мои?
Фридрих. Дело, то есть покражу?
Сузанна. Почему не так?
Фридрих. Я ко всему подлаживаюсь, из меня можно сделать какой угодно сосуд, но…
Адель. Уж вы не трусите ли?
Фридрих. Вы хотите этого? Ну что ж, согласен на воровство.
Адель. Но ничего более, только одно воровство. Просто для того, чтобы иметь необходимое.
Генриетта. Надо постараться не доходить до такого положения. Если бы у нас были деньги, мы могли бы начать маленькую торговлю. По-моему, хорошо бы шить помочи. Говорят, что они хорошо продаются, и мы вышли бы из нужды.
Адель. После, после, теперь поспешим к более неотложному… Прежде всего пропитание.
Все. Да, прежде пропитание, а потом остальное.
Друзья отправились в поход, и не прошло трех часов после этого гибельного решения, как слепки были уже сняты, ключи сделаны и две комнаты обокрадены, но это доставило так мало, что через четыре дня голод опять был в доме. Приходилось приняться за то же или погибнуть. Решено было затеять другое дело, затем третье; так, менее чем в два месяца, было совершено покраж двадцать, а они были все так же бедны, как и прежде. Они отдались течению, и поток увлекал их от преступления к преступлению.
