надвигающейся беды; муж не пожелал идти на уступки жене — в общем, нелепое стечение обстоятельств.
Как и с гибелью принцессы Дианы, в тот раз тоже обвиняли прессу. Впрочем, в мире таблоидов опубликовать статью на одну из подобных тем — все равно что пройти посвящение в рыцари; после этого тебя всюду приветствуют и называют по имени. Самый шик — когда в материале затронуты вопросы, связанные с Иисусом Христом, членами королевской семьи, рок-звездами, супермоделями и маленькими девочками, которых похитили или убили. В заголовках обычно используются безликие имена, лишенные фамилий: Хейли, Мэдди, Джессика; считается, что в этом есть определенная интимность, то есть автор как бы лично приглашает каждого выразить свое горе или негодование. Венки и ангелы, игрушечные мишки и груды цветов, в которых нога утопает по колено; слава Эмили переросла в ужасную трагедию, потрясшую Молбри.
Трагедию? Ну, в общем, да. У той девочки было все, ради чего стоило жить. У нее был талант. Красота. Деньга. Слава. С ее юной личностью уже было связано так много всяких легенд. Впоследствии они переросли в нечто, весьма близкое к настоящему культу. А волна всеобщего сострадания, вызванная ее смертью, выражалась в громогласных, без конца повторявшихся восклицаниях: «Почему именно Эмили? Почему не какая-нибудь другая девочка?»
Ну я, например, никогда не оплакивала ее. Как сказал бы Голубоглазый, в жизни бывает и похуже. Да и не было в ней ничего особенного, ничего из ряда вон выходящего. Голубоглазый ведь сам говорил, что она притвора — впрочем, слух об этом похоронили вместе с ней под белым надгробным камнем; смерть сделала ее неприкасаемой и всего лишь на шаг отстоящей от истинной святой. Разве можно сомневаться в чистоте ангела? А статус ангела Эмили был гарантирован.
Официальная легенда известна всем и почти не нуждается в приукрашивании. В тот вечер после своего триумфального выступления, устроенного телевизионщиками, Эмили с отцом отправилась навестить мать. И между ее родителями, которые временно разъехались и пребывали на грани развода, вспыхнула ссора; причина до сих пор никому не известна. А затем случилось то, что предугадать было невозможно. Молодой человек — почти мальчик, один из соседей Уайтов — свалился без чувств под окном их дома. Ночь была холодная, на земле толстым слоем лежал снег. Парнишка мог бы запросто замерзнуть до смерти, если бы его случайно не обнаружила одна маленькая девочка, его подружка, и не позвала бы на помощь. Видя, что мальчик совершенно окоченел и явно слишком долго пролежал в снегу на морозе, Патрик Уайт забрал обоих детей в дом и стал поить горячим чаем, а Фезер все пыталась выяснить, с какой стати эти дети вообще оказались у них в саду. Тем временем Кэтрин Уайт осталась наедине с Эмили — впервые за несколько месяцев.
Последующие события очевидцы описывают по-разному, так что истину вряд ли когда-нибудь удастся установить. Фезер Данн утверждала, что в последний раз видела Эмили около шести часов, однако судебные медики установили, что и час спустя ребенок был жив. А Брендан Уинтер, который был всему свидетелем, клянется, что ничего не помнит…
Так или иначе, а факты таковы. В шесть или, может, в шесть тридцать, пока все хлопотали вокруг Брендана, Кэтрин Уайт напустила полную ванну воды, где и утопила свою девятилетнюю дочь Эмили, а потом сама забралась в ту же ванну, предварительно проглотив целую бутылочку снотворных пилюль. Патрик встревожился не сразу. А когда пошел их искать, то и обнаружил обеих в ванне — они лежали в остывающей воде тесным клубком, а вода так и сияла блестками геля, любимого геля Кэтрин…
О да! Я тоже была там. Я не захотела оставлять Брендана одного. Когда нашли Эмили, мы с ним подглядывали тайком через щель — дверь в ванную осталась приоткрытой, — и нас так никто и не заметил; дети очень хорошо умеют прятаться в особо сложных обстоятельствах…
Мне понадобилось некоторое время, чтобы все осознать. Во-первых, что Эмили умерла, во-вторых, что ее смерть отнюдь не была случайной. Моя память выдает образы, связанные друг с другом общим прошлым: это земляничный запах пены для ванны, промельки обнаженной плоти в зеркале на стене, бесполезные, пронзительные, какие-то павлиньи вопли Фезер и то, как Патрик повторяет:
— Дыши, детка, дыши!
И еще глаза Брендана, который молча наблюдает за происходящим. Его глаза, в которых отражается все, все…
А тем временем в ванной Патрик Уайт пытался оживить свою дочь.
— Дыши, детка! Дыши, черт побери!
Он как бы подчеркивал каждое слово нажатием на грудную клетку мертвой девочки, тщетно надеясь запустить ее сердечко, хотя одного его страстного желания было уже маловато. В его усилиях все больше чувствовалось отчаяние, и в итоге эти нажатия стали напоминать удары. Затем Патрик Уайт, окончательно потеряв самообладание, стал бить мертвую девочку в грудь кулаками, взбивая ее, как подушку…
И Брендан невольно прижал руки к груди, словно защищаясь.
— Дыши, детка! Дыши!
Брендан начал хватать ртом воздух, он явно задыхался.
— Патрик! — кричала Фезер. — Довольно! Хватит! Она умерла!
— Нет! Я спасу ее! Эмили! Дыши, детка!
В изнеможении Брендан прислонился к двери. Он смертельно побледнел, лицо его блестело от пота, дыхание стало быстрым и поверхностным. Я отлично понимала его состояние — это было то самое зеркальное отражение чувств, которое заставляло его вздрагивать и морщиться, стоило ему увидеть ссадину у меня на коленке, которое причинило ему столько страданий, когда его братец рухнул без сознания в капелле Сент-Освальдс, — но прежде я не видела его таким. Это же просто колдовство вуду какое-то; мне казалось, что Эмили, будучи уже мертвой, убивает и его…
И я поняла, что мне нужно сделать. Это как в той волшебной сказке, где мальчику в глаз попадает осколок колдовского зеркала и все предстает перед ним в искаженном, уродливом виде. «Снежная королева» — вот как называется сказка. Девочка, ее главная героиня, должна была спасти мальчика…
Я решительно шагнула вперед, загораживая собой вход в ванную, скрывая от Брендана мертвую Эмили. Теперь в его глазах, в их зимней голубизне отражалась только я. Мое лицо, мое красное пальтишко, мои коротко подстриженные волосы, так похожие на волосы Эмили.
— Брен, успокойся, ты ни в чем не виноват, — произнесла я.
Он как автомат выбросил вперед руку и отодвинул меня. Казалось, сейчас он потеряет сознание.
— Брендан, посмотри на меня, — велела я.
Но он закрыл глаза.
— Прошу, посмотри на меня!
Схватив его за плечи, я тряхнула изо всех сил. Было слышно, как он старается набрать в легкие воздуха…
— Пожалуйста! Просто смотри на меня и дыши!
На мгновение мне показалось, что я потеряла его. Опущенные веки затрепетали, ноги подкосились, и он вместе со мной рухнул на пол. И почти сразу снова открыл глаза; Эмили в них больше не было. Вместо нее там снова была я — миниатюрное отражение моего лица. Да, в его глазах было мое лицо! В бездонной глубине его голубых глаз.
И я, глядя ему прямо в глаза и удерживая от себя на расстоянии вытянутой руки, стала старательно дышать вместе с ним, просто дышать, равномерно вдыхая и выдыхая. Постепенно его поверхностное, короткое дыхание стало глубже, замедлилось, подчиняясь заданному мной ритму; кровь стала понемногу приливать к его щекам; и тут уж я не выдержала: из глаз у меня хлынули слезы — из его глаз, впрочем, тоже, — и я снова вспомнила ту сказку, где горячие слезы девочки вымыли из глаза ее друга тот проклятый осколок зеркала и сняли с него проклятие Снежной королевы. И безумная радость охватила меня.
Я спасла Брендана! Я спасла ему жизнь!
Теперь там, в его глазах, была я.
Несколько секунд я видела себя там, точно мошку в упавшей слезинке. Потом он оттолкнул меня и сказал:
— Эмили умерла. Лучше бы ты умерла вместо нее!
