И только морж остался дожидаться исхода событий у подножия утеса.
19
Бьярки закрыл глаза, полные слез. А когда открыл, то увидел, что сидит за столом в хижине Хейд Босоногой, а напротив него угнездился все тот же злокозненный Локи.
— Что это было? — спросил он.
— А что ты видел? — ответил вопросом на вопрос Локи.
— Я видел свою родню, — сказал Бьярки. — Там были моя мать и мой дед. Они были пригожи, как Один и Сага, пирующие в палатах Сёкквабекка. И я хочу оказаться с ними.
— Окажешься непременно, — обещал Локи. — Всему свое время.
— Завтра я убью всякого, кто назовет меня рабом, — продолжал Бьярки. — И отправлюсь в путь, на поиски родного дома, который ты мне показал. Ни о чем я так не желаю, как о том, чтобы соединиться со своим родом в этих прекрасных палатах. И если жилища у них столь отменны, то могу себе представить, каковы их поля и пастбища!
— Неплохая мысль, — сказал Локи. — Только, малыш Бьярки, дело в том, что те палаты, что ты видел, вовсе не твой дом. И никогда им не были.
— Что же это, если не мой дом? — спросил Бьярки.
— У вас, слафов, нет своей Вальхаллы, — промолвил Локи. — После смерти они отправляются либо в небесные чертоги, либо в подземные вертепы. Уж куда их вздымут дела земные или потянут грехи. Все это вы называете «тот свет». Похоже, твоей матери и твоему деду повезло больше, чем иным твоим сородичам. Ведь, кроме них, ты больше никого не встретил?
— Это так, Локи, — подтвердил Бьярки с печалью в голосе. — Выходит, они уже на том свете?
— Ты угадал, Медвежонок, — отвечал Локи. — Столько лет ты считал себя сиротой. Да ты и был сирота с того дня, когда тебя подобрали викинги Бьёрна Полутролля.
— Это они убили мою родню? — спросил Бьярки.
— Нет, не они, — сказал Локи. — Вы, слафы, особенный народ. Говорите на одном языке, на лицо неотличимы, как два жёлудя с одного дуба, молитесь одному богу и даете детям одни и те же имена. И при этом нет для вас вящей забавы, чем убивать своих. Вы с такой охотой истребляете своих, что на чужаков не остается ни сил, ни времени. Ратники местного конунга пришли в твою деревню, забрали все, что можно одеть, продать или употребить в пищу, а остальное сожгли. Не знаю, зачем они так поступили, да и знать не хочу. Может быть, твой род поклонялся не тем идолам, каким разрешено. Или не заплатил дань конунгу в положенный срок. Да мало ли какая на нем сыскалась вина. Знаю только, что вы делали так всегда, и будете делать во веки веков. Однажды на землях ваших не останется никого, только двое последних и самых искусных в смертоубийстве воинов. Они сойдутся посреди некошеного поля, одинаково вознесут молитву одному и тому же богу, а потом сойдутся в смертельном поединке и погибнут оба. Лишь потому, что в мыслях своих стоят по разные стороны от одного и того же небесного престола.
— Что будет потом? — спросил Бьярки.
— Потом будет вот что, — сказал Локи. — Все окрестные народы и племена отвлекутся от дел, переглянутся и спросят друг дружку: что, эти слафы наконец извели сами себя под корень? Да, вроде бы, извели. И молвят все в один голос: ну да и хрен с ними.
Ничего не возразил ему Бьярки, только сидел отвернувшись и уставившись в очаг, где красиво и медленно танцевали лоскуты пламени. И представлялись ему картины родного дома, что горел и никак не мог сгореть до конца. Картины, никогда своими глазами не виденные. Так и молчал бы он до скончания веку, если бы Локи не утратил терпение и не спросил:-
— Что, слаф, тоскливо тебе?
— Тоскливо, Локи, — наконец ответил Бьярки.
— А отчего тебе тоскливо, слаф? — спросил Локи.
— Тебе ли не понять, Локи, — ответил Бьярки.
— И как ты думаешь поступить со своей тоской? — спросил Локи.
— Я хочу от нее избавиться, — сказал Бьярки. — Только ума не приложу, как.
— Быть может, ты хочешь кого-нибудь убить? — спросил Локи.
— Нет, Локи, не хочу, — ответил Бьярки.
— Тогда, может быть, ты наконец хочешь выпить? — спросил Локи.
— Нет, не хочу, — сказал Бьярки.
— А будешь? — спросил Локи.
— Да, буду, — сказал Бьярки.
— Или я слишком много развлекался нынче, — сказал Локи, — и уже не могу отличить желаемого от действительного, или ты впрямь становишься мужчиной.
С этими словами он подозвал к себе одну из разгуливавших по хижине овец, отломил ей рог, который, словно по волшебству, вдруг распрямился, сделался велик и вместителен, и даже покрылся бронзой, и налил туда браги из стоявшего перед ним кувшина.
Бьярки поглядел на овцу, а та поглядела на Бьярки. Парню померещилось, что она смотрит на него, как на брата.
Локи тем временем осушил рог до капли, утерся ладонью и звонко крякнул.
—
—
20
Когда Хейд вернулась в свой дом, то обнаружила там Локи и Бьярки. Они сидели за столом и бражничали.
— Вот вы где! — закричала Хейд. — Мои убийцы уже на дворе, а вы тут брагу хлещете?
— Помолчи, женщина, — сказал Локи.
— Помолчи, женщина, — повторил за ним Бьярки.
— Мать моя Рианнон, повелительница луны! — воскликнула Хейд. — Будь ты неладен, Локи! Чтоб твои волосы где росли вылезли, а где не след выросли! Чтоб отныне и во веки веков звали тебя Локи Плешивый или Локи Мохнатый Язык, и никто не знал тебя под другими прозвищами! Чтоб уши твои опали, как осенний лист, а брови утянуло до затылка! Чтоб глаза твои свело к заднице твоей, и ты ходил запинаясь да падая! Чтоб твой нос к нижней губе прирос, как сморкаться — так плеваться! Чтоб рот твой забыл, как в нем пенится брага! Чтоб зубы твои болели от сладкого и горького, от горячего и холодного, от черствого и мягкого, от заката солнца и смены лунных фаз! Чтоб голова твоя на шее не держалась, то в грудь носом, то по хребту затылком! Чтоб глотка твоя ссохлась в ржаную соломинку, ни пожрать ни выпить! Чтоб не говорить тебе, а каркать, не смеяться, а хрюкать, не петь, а блеять! Чтоб имя тебе было Локи Хрюкосмех или Локи Блекотун, и так тебя выкликали на тинге, когда придет охота повеселить бондов! Чтоб жилы высохли в твоих корявых лапах! Чтоб пальцы твои скрючило, как дохлого паука в осенней паутине, ни бабу прижать, ни рог удержать! Чтоб десницу не поднять, шуйцу не опустить, только в поле торчать да ворон пугать! Чтоб тебе горб вырос где не надо! Чтоб тобой волков пугали темными зимними ночами! Чтоб у тебя...
— Остановись, женщина, — взмолился Локи. — У тебя уже язык заплетается от проклятий, а ведь ты не добралась даже до моих ребер!
— Доберусь еще, будь уверен, — обещала Хейд. — Я только в раж вошла. Зачем ты напоил мальчика допьяна, злокозненный гоблин?
— Какой же это мальчик, — удивился Локи, — когда он высосал твоего паршивого пойла втрое против моего?
