С этими словами он наполнил рог и подал парню.
— За хозяйку дома! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За встречу с хозяйкой дома! — сказал Локи, и они выпили.
— За нашу встречу! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За встречу хозяйки дома с нами! — сказал Локи, и они выпили.
— За нас, красивых! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За нас, е...ливых! — сказал Локи, и они выпили.
— За нас, могучих! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За нас, е...учих! — сказал Локи, и они выпили.
— За тех, кто в море! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За тех, кто в поле! — сказал Локи, и они выпили.
— За тех, кто не с нами, и о том печален! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За тех, кто против нас и скоро через это пострадает! — сказал Локи, и они выпили.
— За врагов наших, чтоб их тролли драли! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За врагов наших, чтоб их дверги мяли! — сказал Локи, и они выпили.
— За врагов наших, чтоб им не довелось поутру похмелиться! — сказал Бьярки, и они выпили.
— За врагов наших, чтоб им в Мидгарде пусто было, а в Нифльхеле полно! — сказал Локи, и они выпили.
Но тут в дверь грубо постучали. Это был Вальдимар конунг и те его люди, что еще держались в седлах.
— Открывай, колдунья! — сказал Вальдимар конунг. — Пришла твоя смерть.
Хейд стала бледной как полотно. Она не тронулась с места, потому что ее босые ноги примерзли к полу. Зато поднялся Бьярки, хотя еще недавно казалось, будто он так переполнен брагой, что не сможет пошевелить и пальцем.
— Эх, — сказал он с тоской в голосе. —
— Постой, — сказал ему Локи, смеясь. — Возьми хотя бы меч.
— Для чего мне меч? — спросил Бьярки печально. — Я этих вояк и женской юбкой разгоню.
И он потянулся, чтобы стащить с Хейд ее одежды, но не достал. Тогда он заплакал, словно от великой обиды, и распахнул дверь ногой с такой силой, что та отлетела далеко во двор, напугав коней и повалив троих воинов Вальдимара конунга.
— Зачем вы пришли, добрые люди? — спросил он грустно. — Разве не видите, что мы здесь брагу пробуем? Эх, вот было бы хорошо надругаться над вашими матерями!
— Я помню тебя, — сказал Вальдимар конунг. — Ты тот самый раб, что был послан уродливым стариком-толмачом за свежим элем, да так и не вернулся.
— Разве кто-то может уйти от такой браги, что здесь подают? — удивился Бьярки.
— Не стоило бы тебе паясничать в свой последний час, — сказал Вальдимар конунг. — Ведь я конунг.
— Какой же ты конунг, — с кручиной в голосе спросил Бьярки, — если голой задницей ежа не убьешь?
— Отменно сказано, клянусь черепом Имира и кошками Фрейи! — воскликнул Локи. — Однажды эти слова прославят целое племя... или прослабят... хотя какая, в сущности, разница?
— Кто этот человек? — спросил у своих людей Вальдимар конунг. — Безумец или берсерк?
— Это хуже берсерка, — ответил ему Кьяртан. — Это пьяный слаф, которому все горести мира вровень с его мужским достоинством.
— Ну так убейте его, — приказал Вальдимар конунг.
Несколько воинов выступили вперед, но Бьярки зарыдал, как дитя, отнятое от груди, выломал жердину из овечьей изгороди и повалил всех на землю.
— Нет, видно, придется все делать самому, — сказал Вальдимар конунг, вытащил меч и подступил к Медвежонку.
Бьярки утер слезы, высморкался, затем ухватил конунга за руку, что держала меч, и вырвал ее из сустава.
— Вот ничего себе схрдил в набег! — воскликнул Вальдимар конунг, разглядывая свое оружие, что в одночасье оказалось у противника. — Чем же я стану сражаться?
— К чему тебе сражаться? — уныло спросил Бьярки. — Для тебя сейчас малую нужду справить — и то будет заботой. '
— Не стану спорить, будет непросто, — согласился Вальдимар конунг.
— Ну, хочешь, я верну ее тебе? — спросил Бьярки, изнывая от великодушия. — Ни к чему мне чужая рука, когда я иногда и со своими не знаю что делать. Забирай, мне не жалко.
— А что я с ней стану делать? Привяжу на шею вместо ботала!
— Если приложить к месту, может, еще и прирастет.
— Никогда не слыхал, что такое возможно. Если уж Хрюнделю его мать не отрастила другую руку взамен утраченной в бою с Беовульфом, что говорить обо мне, горьком сироте?
— Что же ты не сказал, конунг, что нет у тебя ни отца ни матери? Я бы тебя пожалел. Я бы тебе голову оторвал, а руку не тронул.
— Не пойму я, то ли ты смеешься надо мной, то ли говоришь от чистой души.
— Разве я смеюсь, конунг? Видишь, у меня даже штаны промокли от слез.
— В другое время я бы решил, что не от слез они промокли. Да вижу теперь, что не робок ты сердцем, как вначале показался, и ратовать горазд, коли моих воинов одолел, и меня заодно превозмог.
— Я не Беовульф, ну так и ты не Хрюндель. Хозяин мой Ульвхедин говаривал, что-де есть у слафов пословица: к нам придешь с мечом в руке — от нас уйдешь с мечом в заднице.
— Но ведь ты не собираешься опозорить меня перед моими ратниками?
— Сдается мне, конунг, ты свое получил уже сполна.
Здесь их словопрения окончились, потому что не нашел Вальдимар конунг, что возразить Бьярки- Медвежонку.
— Однако, пожалуй, ни к чему мне такая жизнь, — были его последние слова.
Любой исландец на его месте сказал бы вису, а то и две. Но Вальдимар конунг не был уроженцем этих краев. Поэтому он не промолвил ничего, что запомнилось бы лю дям, а просто упал и умер.
— Как было бы славно надругаться над вашими матерями, — снова сказал Бьярки чужакам. — А заодно над вашими тещами, женами, сестрами и свояченицами. Пожалуй, только матерей ваших отцов и матерей ваших матерей можно было бы оставить нетронутыми, и то лишь из уважения к их почтенному возрасту. Хотя, несомненно, и они заслуживают жестокого обращения пускай бы за то, что их дети произвели на свет свору трусов и стервецов, с оружием скрадывающих по белу свету одну-единственную беззащитную женщину. Уходите все отсюда. Мне и без вас тошно.
И пришлые ратники, охваченные ужасом, беспрекословно забрали своего мертвого конунга, сели на коней и уехали со двора Хейд Босоногой. Рассказывали, что, пока они не покинули Бьёрндаль, за ними увязался морж, и не уступал в проворстве ирландским коням. Но где-то в виду Холостяцкого залива все же отстал и направил свои ласты в сторону моря. Хотя, возможно, его просто спугнула Дочь Ярла, что паслась возле дома Оттеля Долдона. Больше об отряде ирландцев никто не слыхал.
Бьярки же Медвежонок сел возле входа в хижину, привалился к стене и мгновенно уснул.
— Помнишь, я говорил тебе, что все необходимое для избавления от твоих бед уже есть в твоей конуре, — сказал Локи. — А этот маленький слаф сидел на твоей постели и трясся от страха.
— Мне следовало дать ему много браги? — хмуро спросила Хейд.
— Тебе следовало дать ему немного любви, — промолвил Локи. — Ну, и, конечно, браги. Куда ж без нее? Чтобы в нем не осталось ни страхов, ни сомнений, а только твоя любовь. Но ведь вы, женщины, никогда этому не научитесь. Ни в одном из миров.
— Почему ты мне сразу не посоветовал, как поступить? — спросила Хейд.
— Я слуга твоего Веления, — ответил Локи. — Ты вызвала меня, и я обязан был подчиниться. И не
