устали. А ведь я, худо ли бедно, берсерк.
— Я думал, ты знаешь, — ответил Откель.
— Никогда я не видел этих людей, — сказал Оттель. — Не из нашей они долины. Да и стал бы я беспричинно убивать соседей, с которыми еще вчера делил брагу и лепешку! Может быть, ты встречал где- нибудь таких уродливых чужеземцев?
— Нет, не встречал, — сказал Откель. — И даже не слыхал, чтобы в Исландии носили штаны отвратительного розового цвета.
— Может быть, это бьярмы или слафы? — спросил Оттель.
— Не думаю, — ответил Откель. — Ты когда-нибудь видел слафа с таким гладким лицом, словно на нем отродясь не гостевала борода? В сумерках я мог бы принять его за женщину. За очень безобразную женщину.
— Нет, не видал я таких слафов, — согласился Оттель. — Я и других-то слафов не упомню когда видывал. Разве что нашего малыша Бьярки. Да и у того, когда я повстречал его в прошлую субботу, на щеках росло что-то похожее на бороду.
— И уж точно у слафов не бывает по три руки, — заметил Откель.
— И по три ноги, — добавил Оттель. — Да еще коленями назад.
— А чтобы у ратника глаза были выпучены, как у стрекозы, — сказал Откель, — о таком я даже от пьяного скальда Финнбоги по прозвищу В Душу Мать не слыхивал. А уж от старины Финнбоги чего только не наслушаешься, особенно когда тот начнет сочинять про похождения Локи в опочивальне Фрейи.
— Да тут и сочинять нечего, — промолвил Локи. — Просто рассказывай как было, и уже смешно делается.
— А славная была резня, — сказал Оттель. — Долго о ней станут вспоминать в Медвежьей долине.
И Оттель неожиданно для всех сказал вису:
Вышел клен, жаждущий битвы,
из тумана,
Вынул треску битвы из кармана,
Облачился в звенящую рубашку
повешенного,
Вскинул луну носа корабля на плечо,
Обещал закружить всякого
в буре копий[45]
И утопить в море его же крови,
Коли тот откажется выйти вон
И приступить к несению дозора.
Некоторое время все молчали.
— Что это с тобой? — наконец удивился Откель.
— Я сказал вису, — пояснил Оттель.
— Кто из нас двоих Разумник? — спросил Откель.
— Ах да, — сказал Оттель, — прости. Но я вдруг подумал, что виса — это такое дело, на которое способен всякий дурак.
— Никогда больше так не делай, — велел Откель. — Твоя виса будет пострашнее, чем когда ты начинаешь грызть кромку щита и пускать пену ртом.
— Меня даже прослабило немного, — добавил Локи. — Видишь, я, весь в дерьме.
— На тебе незаметно, — успокоил его Откель.
— А еще я подумал, — сказал Оттель, — с той славой и с теми ранами, что мы с тобой себе заработали, и жить дальше нет особенной нужды. Но и помирать обидно.
Откель обнял его, как брата, и сказал:
— Теперь у нас с тобой одна судьба.
Оттель, поразмыслив, сказал:
— А может быть, и две.
— Нет, одна, — возразил Откель.
— Или две, — ответил Оттель.
— Нет, одна!
— Нет, две!
Тут они подрались немножко, но до мечей дело не дошло. Поэтому они помирились и с тех пор жили душа в Душу.
18
Никому не ведомо, сколько Вальдимар конунг и его ратники блуждали в смрадном тумане. В рядах ирландцев слышался ропот, в сердцах поселилась неподобающая воинам тревога. Единственно страх перед гневом конунга удерживал бывалых воителей от того, чтобы открыто высказать недовольство, усомниться в успехе набега, когда, казалось, даже местные боги восстали против чужаков, и призвать к отступлению. Да никто и не ведал, куда и как отступать.
Лишь под вечер каким-то чудом смогли они выбрести на утоптанную тропу между скал. А еще спустя некоторое время, когда на низком небе в разрыве между серых туч взошла Звезда Фрейи, они вышли к морю, на что, ка залось бы, давно уже оставили всякую надежду.
— Глядите, — сказал Вальдимар конунг. — Если это не Утиный утес, то пусть я первый прослыву незрячим.
— И правда, — заговорили ратники. — Ни с чем этот утес не сходен более, чем с утиной головой.
— А вот и хижина на нем, — промолвил Вальдимар конунг. — Похоже, здесь наш поход и окончится. Осталось всего ничего: забрать книги и спалить все, что горит, не исключая и саму колдунью. А уж до дома мы найдем способ добраться со всей резвостью, на какую способны те ладьи, которые мы здесь захватим. Вперед, воины, нынче неплохой вечерок для веселья!
— Постойте, — воскликнул Кьяртан. — Мне помере щилось, будто я видел что-то, чему тут никак не место.
— Не хочешь ли ты сказать, — засмеялся Вальдимар конунг, — что» колдунья обзавелась крыльями и реет над нами, как валькирия, надеясь тем самым отвратить час расплаты?
— Не видел я, чтобы кто-то над нами летал, — ответил Кьяртан. — А вот моржа я точно видел.
— И мне показалось, — добавил Лунан, — что я видел моржа. Или какую-то другую тварь, что ползает как морж, имеет бивни как морж и выглядит как морж.
— Откуда здесь могут быть моржи? — удивился Вальдимар конунг.
— Я готов поверить, — сказал Кьяртан, — что на морском берегу, подпирающем утес с хижиной колдуньи, которая менее всего рада таким гостям, как мы, можно повстречать кого угодно. Не стану утверждать, будто встреча с моржом согревает мою душу, но, по крайней мере, морж — это всего лишь морж, а не что похуже.
— Моржи не всегда то, чем они кажутся, — добавил Лунан.
— Это говорится о совах, дуралей, — сказал Вальдимар конунг. — В конце концов, морж — это последнее, что может остановить меня на пути к цели, в особенности когда я ее уже вижу и обоняю. Мы что, так и будем стоять здесь, в одном полете стрелы от книг, которые искали столько полных лун, и рассуждать о морже? Или все-таки спалим что-нибудь и кого-нибудь убьем?!
С этими словами он послал, коня вверх по тропинке, что вела во двор Хейд Босоногой, а его люди, ведя между собой негромкие и не самые отважные речи, последовали за ним.
