торжественным. Но не в этот раз. Едва прошел мглу, случилась неприятность — верхняя одежда женщины — нечто вроде пальто или шинели — рассыпалась облаком невесомой трухи. Пришлось зажмуриться, чтобы в глаза не попало. Впрочем — и так темно. Даже непонятно, куда вышел, что за местность, только и понял, что холодно — холоднее, чем в предыдущем мире. А женщина теперь без пальто…
Вышел из облака трухи, весь ею засыпанный. Ночь. И, судя по звукам и запахам, — лес. Слышно, как ветер шумит в деревьях, пахнет хвоей, сырыми ветками.
Когда опускал женщину на землю, ребенок проснулся, сразу жалобно позвал: «Ма!» Завозился, стал вырываться, тихонько заскулил.
Незадача. Михаил отпустил ребенка, который сразу вцепился в мать, и привел женщину в чувство, нажав ногтем на особую точку под носом.
Женщина чихнула. Прижала к себе ребенка, успокаивая — действительно сразу затих. И начала что- то спрашивать, испуганно и даже требовательно. Кроме того — дрожала от холода.
Михаил быстро скинул куртку и штаны, отдал женщине. Ощупью вытащил из мешка «пижаму». Надо было «пижаму» женщине отдать, не тратить время на раздевание, но как-то не подумал, мерзнет теперь зря.
Думать надо чаще, тогда со временем этот процесс войдет в привычку. Будет проходить быстрее и безболезненнее.
Женщина, пробормотав что-то — благодарность? — оделась, потом стала совать Михаилу в руки содержимое карманов куртки — зажигалку, складной нож, шарики для самострела и плоскую коробочку с кнопочками — это яасен. Снова трансформировался, с утра надо будет разобраться — во что.
Продолжала что-то спрашивать — не обращал внимания. Пошел собирать дрова при свете зажигалки — к счастью, работала и здесь.
В конце концов, отогрелись у костра и, не зная, чем еще можно заняться ночью, легли спать.
Утром проснулся первым, осмотрелся. Вокруг — хвойный лес, но не дикий — пеньки попадаются, тропинки протоптаны. Опасности не почуял. А следующий нужный лаз далеко, больше десяти тысяч километров. Расстройство одно…
Яасен превратился в музыкальный инструмент — «дудочку», как у Ники случалось с ее яасеном во многих мирах. Значит — хороший мир, благополучный. Раз здесь больше всего пользы будет от музыкального инструмента, тогда — люди мирные живут, и к музыке неравнодушны. Не съедят.
Вот только бульона для спасенных больше не насинтезируешь. А кормить их надо, нет такого закона, чтобы людей голодом морить. Да и самому голодать нежелательно.
Очевидно, предполагалось, что Михаил заработает на пропитание игрой на дудочке. Хорошо, что в свое время Ника кое-чему научила…
При мыслях о Нике начал терять душевное равновесие. И установить с ней связь не получалось.
Чтобы отвлечься, попробовал играть на дудочке и разбудил спасенных.
Ребенок оглядывался с нескрываемым любопытством, женщина — с каким-то непонятным смущением. Опять начала лопотать по-своему, Михаил только рукой махнул.
Отправились по самой широкой тропе, попивая на ходу холодный бульон из фляг.
Женщина почему-то не разрешила Михаилу нести ребенка. Бормотала при этом что-то извиняющееся, однако помочь не позволяла. Ну и ладно, меньше груза тащить.
Все-таки она слишком спокойно воспринимает тот факт, что оказалась в другом мире. Конечно, Михаил ее в бессознательном состоянии сюда принес, однако местность — совершенно другая. Другие широты, лес явно северный. Отличия налицо, неужели не заметила? Или это только кажется, что отличия очевидны? Или она знает о лазах и пролазниках, соответственно — догадалась, что произошло?
Женщина обратила внимание Михаила на небольшое болотце, недвусмысленными жестами дала понять, что неплохо бы снова наполнить флягу бульоном.
Только вздохнул в ответ.
Вскоре, кроме лесного шелеста, стал слышен еще один звук — шум прибоя. И действительно, вышли к морю. Берег каменистый, волны большие, вероятно — океанские, характерного для теплых морей синего оттенка воды не наблюдается.
Спасенные аж замерли с открытыми ртами. Похоже, не просто никогда не видели моря, а даже не знали о его существовании.
Дальше тропа вела вдоль берега. Шли медленно, потому что женщина все время останавливалась — на море насмотреться не могла. На ходу предпочитала смотреть под ноги, чтобы не упасть прямо на ребенка.
А Михаил не мог смотреть без восхищения на нее. Матери-одиночке и в благополучных мирах несладко, а там, среди горелых руин… Трудно себе представить, как она смогла выжить и сберечь ребенка. И все равно сохранила способность удивляться и любоваться. Сильная тетка.
Может и к лучшему, что Михаил женщину не понимает, а то наслушался бы ужасов. А ему нельзя, ему надо где-то брать позитивный настрой, чтобы чутье не притуплялось.
Городок увидели издалека — множество расположенных рядами строений, по форме напоминающих ангары. Только не круглые, скорее — параболические. Или гиперболические. Землянину такая архитектура покажется странной, однако в большинстве миров предпочитают строить дома, сужающиеся к верху.
Кроме того, видны были причалы с лодками и судами покрупнее, странной формы вышка. Возле домов — деревья.
Пролазнику в новом мире нежелательно сразу светиться, правильнее будет сначала понаблюдать из кустов, оценить обстановку. Попробовать замаскироваться под местных.
Однако надо было куда-то пристроить спасенных, опасности со стороны городка не чувствовалось никакой, да и яасен в дудочку превратился, так что пошли не таясь.
Первая встреча с местными получилась бурная. Сидел перед домом человек, одетый в длиннополый тулуп и мохнатую шапку, ладил какую-то рыбацкую верш, увидел гостей из другого мира — и бросился навстречу, не то, ругаясь, не то, причитая. Подбежав, схватил Михаила за локоть и потащил к дому, продолжая ругаться-причитать.
Опасности не было, никакой, ни следа, и Михаил не сопротивлялся, когда его тащили. В доме встретила местная женщина с большой деревянной ложкой в руках, мужчина ей что-то громко сказал, и она сама возмущенно запричитала. Хозяин вышел в сени — тулуп снимать и разуваться, судя по звукам.
Михаил позволил усадить себя на подушки перед низким столиком и сунуть себе в руки чашку с горячим питьем. Опять — бульон, мясной. Но вкуснее яасеновского — гуще и со специями.
Местные — невысокие, черноволосые, глаза у них раскосые, но не то, что называется, миндалевидные, на китайцев или японцев не похожи. Кожа слишком светлая, цвет радужек — серый. И в языке удалось расслышать как «л», так и «р» — в нормальных дальневосточных языках эти звуки путаются. Чукчи какие-нибудь.
А гостеприимство — на уровне. Спасенных можно считать пристроенными — одной проблемой меньше.
Пока хозяйка устраивала за тем же столиков спасенных, наливала им бульона и выставляла корзиночку с сухариками, Михаил успел осмотреться. Низкая мебель, сундук, небольшая каменная печка, глиняная и металлическая посуда. Никакой техники не видно, все вещи добротные, аккуратные, но трудно сказать — фабричной работы или ручной. Кое-что похоже на пластмассу, но может оказаться костью, раскрашенным деревом, камнем и т. д. На хозяйке — длинный халат, трудно сказать, домотканый или фабричный, но вышивка на нем явно ручная. Неужели здесь средневековье?
Вошел хозяин, и стало понятным его агрессивное гостеприимство — одет он был в нечто, очень похожее на «пижаму», только цвета другого. То есть, местный решил, что Михаил легко одет, мерзнет. И потащил греться. Высокий уровень гостеприимства, везде бы так.
А потом хозяин развеял подозрения относительно средневековья — вытащил из-за пазухи маленькую плоскую штучку, раскрыл, перекрутил, приложил к уху и принялся быстро разговаривать. Мобильник.
Михаил попытался наладить языковой контакт, попробовал цефан, русский язык, смолячанский, английский, островитянский. Без толку, не понимают. Что не мешало наслаждаться безопасностью и гостеприимством.
