— Неужели ты думаешь, что твоя община сможет мне противостоять?
Бетлун ничего не сказал, Ниргуну пришлось продолжить:
— У вас нет ни хорошего оружия, ни хороших бойцов.
— У нас очень хорошее оружие, — возразил Бетлун.
— Разве? Ваши винтовки однозарядные, ваши дробовики недальнобойные, а в рукопашной вы слабы…
— Мне странно слышать слово «рукопашная» после слова «дробовик».
— Да?! Думаешь, твои официантки чего-то стоят против моих воинов?!
Бетлун вздохнул, достал коммуникатор:
— Лера, катапульта.
Михаил еще ничего не успел сообразить (кроме того, что Лера стреляла лучше всех в ватаге, после Рути), как свистнула пуля, и раздался отчетливый звон со стороны катапульты — видимо, у той лопнула какая-то тяга. Молодые телохранители Ниргуна аж присели, даже рыжая женщина вздрогнула. Только борец умудрился сохранить спокойствие.
Улыбка Ниргуна стала очень натянутой. Наконец-то осознал, что его могут пристрелить не только четверо телохранителей Бетлуна, но и еще человек сорок ватажников из складов. Раньше только понимал, а теперь — осознал.
А Бетлун склонил голову набок, наверняка всем видом спрашивая: «Как тебе наше соло на одной струне?»
— Стреляете вы неплохо, — оч-чень неохотно признал Ниргун. — По веревкам, которые не могут стрелять в ответ. А когда начнется настоящая стрельба, твои официанты попрячутся.
— Ты путаешь ватагу Бетлуна с ватагой Гишула. Они наверняка согласились отдать все, что есть, от одной мысли: «Дзоку». А я подбираю людей очень тщательно.
— Ты слишком самоуверен.
Бетлун вздохнул:
— Может быть, у кого-то из моих людей действительно не хватит духу… Но у нас есть лучевые ружья. Мы можем всех вас положить прямо сейчас.
Ружья? Вроде бы только одно лучевое ружье в ватаге, блефует Бетлун. Хотя — кто знает, про переделку дробовиков в винтовки Михаил тоже был не в курсе.
Тут уже все пятеро дзоку занервничали, один из молодых сделал даже шаг назад. Но Ниргун не собирался отступать, по-видимому, ему некуда:
— Подобная жесткость… сама мысль о подобной жестокости нарушает Равновесие, — как будто не намекал только что на рукопашную и стрельбу по живым мишеням.
— Жадность, подобная твоей, тоже нарушает Равновесие, — мягко-примягко возразил Бетлун. Мягко стелет…
— При чем тут жадность? Мы наоборот беспокоимся о сохранении Равновесия. Вы своей охотой зарабатываете много кругляшей, однако ни с кем и не думаете делиться, что не может не повлиять на Равновесие, разве не так?
Подобное словоблудие не является изобретением Ниргуна, дзоку всегда так себя оправдывают. Может быть даже — искренне веря.
— И почему мы должны делиться именно с тобой? — усмехнулся Бетлун.
— Потому что охотитесь на нашей земле.
— Разве?! Степь, согласно законам Бэдэй — общая.
— Стыдно в твоем возрасте не знать законы. Согласно законам Бэдэй земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает, до тех пор, пока…
Бетлун со смешком перебил:
— И что же вы посеяли на… своей земле? Неужели — мох? Так мы его не собирали!
— Обрабатывать землю — это не обязательно что-то на ней сеять. Мы взимаем плату с тех, кто охотится на нашей земле, а вы еще ни разу не платили. Боюсь, даже всех панцирей, что есть у вас, недостаточно, чтобы вернуть долг…
— А почему бы тебе не объявить своей землей всю Протяженность, и со всех ее жителей плату сдирать? Можешь не отвечать, я знаю ответ — у тебя сил не хватит на Протяженность. Так вот, на нашу общину у тебя тоже не хватит сил.
— Сегодня не хватит. А в будущем все может измениться. Вы же не собираетесь ночевать в этих складах. Вам же охотиться нужно. А мы просто так не отстанем, пока не получим с вас всю плату.
— Если вы убьете или хотя бы раните любого из наших, мы прекращаем охоту на креветок и начинаем охоту на Ниргуна.
Ниргун не шевельнул ни одним мускулом, но вспотел. Все же взял себя в руки:
— Вы не отличаете человека от креветки?
— Отличаем. Прежде всего — охотиться на человека неспортивно. Слишком легкая мишень.
— Все-таки, вы слишком жестоки. Само ваше существование нарушает Равновесие. Мы, вот, охотиться на людей не собираемся.
— И что же вы собираетесь делать? Будете ездить по нашим следам, надеясь, что мы исправимся?
— Имея дело с такими нарушителями Равновесия, как вы, нельзя надеяться на подобное… Но кое-что мы можем. Вы хорошо стреляете, я это признаю. Но мы быстро ездим. Мы будем ездить не за вами, а впереди вас. И распугивать креветок.
А вот это — очень серьезная угроза. Причем, дзоку формально не сделают ничего незаконного, ездить по степи не запрещено.
Бетлун сориентировался сразу, хмыкнул:
— Мы, вообще-то, собирались на ночную охоту. Вы действительно будете ездить перед нами по снегу?
И ведь не соврал — ночная охота давно уже обсуждалась. Ночью, в холода по снегу кочуют особые креветки с пористыми панцирями — очень ценными, их можно продавать не только в мир Высь. Но ватажники все не решались добровольно отправиться в ночь.
Ниргун не смутился, у него уже была заготовлена следующая порция словоблудия:
— Я вижу, вы уверены в собственной правоте. Но я знаю, что правы мы. Я знаю свою Судьбу. А если мы сейчас отступим, то это — спросить у Времени. А я предпочитаю спрашивать Судьбу.
— Я тоже, — легко согласился Бетлун. Вот оно.
— Значит, спросим Судьбу, — с плохо скрытым удовлетворением протянул Ниргун. — Поединок или «пятнадцать»?
Под «пятнадцать» имелась ввиду та самая азартная игра с восьмигранниками, фактически — бросание жребия. Такое расспрашивание Судьбы обычно выбирают, если один из спорщиков гораздо слабее другого, не может выставить хорошего бойца. Согласиться на «пятнадцать», если ты сильнее — благородство, если ты «слабее» — благоразумие. А если силы равны — трусость.
Но Ниргун сам не настаивает на поединке. Через различитель видно, что его устраивают оба варианта — сильный боец в его ватаге есть, рядом стоит, а для «пятнадцати» он тоже что-то заготовил, жульничество какое-то, хотя не уверен в нем до конца. Предпочел бы поединок. Но думает, что Бетлун выберет бросание жребия.
А Бетлун все же помедлил. Сомневался. Вроде все решено, однако не хочет он выезжать на чужом горбу, то есть — на горбу Михаила. И не только высокоморальные соображения присутствуют — Михаил в случае победы получит немалое влияние в ватаге, и кто его, приблудного, знает, насколько хватит ему скромности и покладистости.
Бетлун решился:
— Поединок.
Ниргун удивился. И обрадовался.
— Кто против кого будет драться? — продолжал Бетлун. — Ты против меня?
— Странный вопрос. Не знаю как ты, а я осознаю ответственность перед своей ватагой, я не имею права рисковать собой. Кроме того, есть традиции. Драться должны самые сильные бойцы. И кого же ты
