Так не в твоем ли пространстве несытом
неописуемый смысл затаен;
зеркало, ты представляешься ситом,
в чьих ячеях промежутки времен.
Зеркало, знаю твою неподкупность;
зал в твоих сумерках дальних видней,
но подтвердила твою неприступность
хрупкая люстра в шестнадцать огней.
Живописью не брезгуешь ты,
но для одних твои бездны — магниты,
а для других стена пустоты;
и не боится зеркальных кулис
лишь красота, чьи сияют ланиты,
чтобы на них польстился Нарцисс.
Перевод В. Микушевича
XVI
О зверь, которого в природе нет!
Его не знали, только с давних пор
крутую шею, шаг и светлый взор
любили в изобилии примет.
Пусть не было его, но так любим
он, чистый зверь, что и ему дано
пространство: столько света перед ним,
что, голову подняв, он все равно
почти что есть, хоть не было причин
к нему не подходить, обрел едва
он мощь свою, шагая напрямик,-
от этого и рог на лбу один,-
зверь белый к деве подошел сперва
и в зеркале серебряном возник.
Перевод В. Микушевича
XVII
Роза, ты царственное увенчание трона,
для древних ты чаша: привычна чаша сия,
а для нас ты неисчерпаема и бездонна,
неисчислимый цветок бытия.
Показаться может с первого взгляда:
платье на платье носишь, яркая ты,
но каждый лепесток — опроверженье наряда,
блеск твоей наготы.
Столетьями твой запах вокруг
говорит сладчайшими именами;
слава твоя веет в воздухе вдруг;
но как назвать ее, мы гадаем,
лишь воспоминание движет нами,
когда званого часа мы ожидаем.
Перевод В. Микушевича
XVIII
Видишь цветы, приверженные земному?
Нашу судьбу мы даем их судьбам взаймы.
Откуда нам знать! Отцветают они по-иному,
по нашей вине; их раскаянье — мы.
Воспарило бы все, но каждый из нас —
тяготитель,
Восхищенный собственным весом вещам
во вред;
каждый из нас для них суровый учитель,
налагающий на вечное детство запрет.
Если во сне с тобою вещи едины,
ты меж собой и меж ними границу стер,
и даже днем ты делишь с ним глубины.
Они цветут, признавая тебя своим другом,
новообращенным среди сестер,
тихих, которым сопутствует ветер над лугом.
Перевод В. Микушевича
