— Не раскаиваешься ли ты, что отращивал бороду, худел, желтел, охраняя установку от разрушения?
— Слепой сказал: «Посмотрим».
— Какое убеждение?
— Может статься, я заблуждаюсь.
— Будешь скрытничать?
— Докопайся сама.
— Хотя бы намекни.
— Впрочем, нет, не уверен.
Катер подвалил к пристани. Домики базы отдыха построены на стрелке двух рек.
Касьянова окружили лодочники и отдыхающие.
Инна, завидев Рымареву, которая рыбачила близ пристани, поспешила к ней.
Рымарева обрадовалась, по-мужски выбросила навстречу ей ладонь. Рукопожатье Рымаревой было слишком прочно. Инна встряхнула рукой и подула на пальцы не без веселого лукавства,
— Ох и силачка!
— Силы хватает. Не всякий мужчина осмелится бороться со мной. Как жиману — ребра трещат!
— Вы в отпуске?
— До отпуска далеконько. В однодневном доме отдыха.
— Ну, больше не перерубали радиопровод?
— Сама взялась подбирать музыку. У Натальюшки другая натура против работниц. Че я об своей сестре соображаю, у ней в здогаде нет.
— Получается?
— Кое-что подобрала. Девкам понравилось. Сумленье, конечно, берет. Моя девчонка неслух неслухом целую неделю. Хозяйка квартиры жалуется, подружки жалуются — дерется злодейка. Я настропалить ее сбираюсь, а приду да увижу — растоплюсь навроде масла на сковородке. Раньше что намечу, то в порядок произведу. Сейчас — ни в какую. От музыки — определяю. Наслушаешься — прямо блажная станешь. Уводит от здогада.
— Вы взаправду?
— В кривде никто не обвинял. Ежли что — брошу подбирать для них музыку. Слушать и вовсе перестану. А вздуют норму, я устрою им!..
— Ничего вы не устроите.
— Рассвирепею, дак их узел разгромлю.
— Они с благородной целью, с лечебно-защитной! Нельзя ж только по себе судить.
— А им можно, той же Натальюшке?
— Они ищут, выверяют. Не исключено, что дальше эксперимента не двинутся.
— Че вы все умиротворяете?
— Более разумного средства не могу предложить.
Касьянов спускался по берегу к женщинам. При его приближении Анька заволновалась.
— Ему, пожалуйста, не говорите.
— Обязательно скажу.
— Ни в коем случае.
— Боитесь?
— Нравится! К вашему сведению, не боятся директора у нас, а уважают. Нет у него в повадке — робость нагонять. Он бьет на сознательность. Бывает из хама пан. Касьянов сам из рабочих, и мы у него в великой чести.
— Его отец из дворян.
— Насмешка.
— Из дворян служивых.
— Трудящихся?
— Его отец был механиком на военном корабле. После Октябрьской революции перешел на сторону народа.
— Офицер, выходит, был?
— Технический.
— Все равно не говорите Марату Денисовичу, о чем сознавалась.
Рымарева, здороваясь с Касьяновым, попыталась до боли сжать его ладонь, но он ответил на ее крепкое рукопожатие. И вот они стоят друг против дружки, мерясь силой. В конце концов, видя, что ничья не берет, они резко расцепили руки.
— Как же я приказы подписывать буду?
— Приказов не читаю, заодно и газеты.
— А приказ о премиях?
— Лаковое пальто себе отцеплю.
— Что, Анна Полуэктовна, функциональную музыку двигаем?
— Подбираем.
— Например?
— Песни подобрала: «Коробейники», «Запрягу я тройку борзых». Арии из опер — эти не одобряю. Симфонический оркестр совсем надо устранять.
— Рымарева — моя, можно сказать, персональная критикесса. На базе отдыха киноустановки не было, она выступила на профсоюзном собрании да и пропесочила меня!.. «Вам только труд отдай. Хлеб дали, дак требуем зрелищ и прежде всего кино».
Поплавок удочки утонул. Рымарева не без усилий вытянула из воды леща.
Касьянов взял у Рымаревой удилище, чтобы тоже поймать леща, но не клевало, он сказал штамповщице:
— Анна Полуэктовна, есть у меня идея...
— У вас их много.
— Идея грустная... Не отказаться ли мне от директорского кресла?
— Зачем?
— Пожить на земле хочется.
— Вы здоровьем ведь...
— Боюсь за сердце. Оно разок уже...
— Больно вы сердечно к людям, за подлецов ажно переживаете. Вы хладнокровно...
— Не та натура.
— Огромадная на вас поклажа. Верно: скиньте к чертям собачьим. Пусть молодые командуют. Ситчиков, Нареченис.
— Спасибо, Анна Полуэктовна. С кем ни советуюсь — отговаривают. А я не хочу умирать от должности.
Ох, озорница эта Рымарева! Отвернулась, будто на том лишь сосредоточена, что на противоположном берегу пигалиц рассматривает, а сама спрашивает с подковыркой:
— Наталья-то Васильевна не бросит вас без чина?
— Не должна.
— Бросит, дак ко мне переселитесь. Слаже меня жены не будет. Боюсь токо, на частную пойдете ли?
— Скоро вы получите государственную квартиру. Ежели что, проблема моего переселения облегчится.
— Пожить на земле охото! Да, товарищ представительница!
— Анна Полуэктовна, вы сказали «охото»...
