метафоры, в которой каждый чувствует то же, что и другой, но сопереживает по-своему, ибо нет двух идентично чувствующих людей на свете….
И вот другой пример:
Вновь будут неверными средства и цели,
Вновь правдой все то, что мы сердцем хотели,
Вновь логика чувствами будет подмята,
И горькая будет за это расплата.
В этих строках из поэмы 'По ком звонит колокол' явно чувства подмяты логикой. 'И горькая будет за это расплата'… Все ясно, всё сформулировано, как в статье. И мастерство тут — в четкости формулировок, в однозначности сказанного, которое в с я к и й читатель воспримет однозначно и одинаково с другими. Так, как ему сказано. Никакого домысливания, никакого читательского сотворчества тут не может быть. Рифмы и ритм здесь играют служебную роль: помогают вбить в логический участок мозга формулировку. Это едва ли из области поэзии.
Теперь возьмем строки из 'Московской поэмы':
Где сдает поименно
Нас по спискам Зе-Ка
Вертухаю с вагона
Вертухай с воронка.
Чёткая сухая проза: ничего лишнего. Но отвлечёмся от пограничных примеров. Возьмем чисто лирический аспект у Коржавина, ту поэзию его, о которой и надо тут говорить, поскольку речь в данном контексте идет не о публицисте или прозаике. Не о рассказах в рифму, не о трактатах, а всё же о стихах.
Я плоть, Господь, но я — не только плоть.
Прошу покоя у Тебя, Господь.
Прошу покоя, но совсем не льгот,
Пусть даже нищета ко мне идет,
Пускай стоит у двери под окном,
И держит ордер, чтоб войти в мой дом…
Это стихотворение — почти молитва, где мелодия порождает слова и вызывает не логическое сопонимание, а лирическое сопереживание, хотя оно тоже по сути автологично…
В этом смысле — одно из самых поэтических стихотворений Коржавина, вовсе лишенное признаков прозы и далекое от всякой автологии —'Эмигрантское'. Это восьмистишие 'томов премногих тяжелей', благодаря емкости метафоры, неоднозначности восприятия ее, поиску духовной ис¬тины и мельканию кадров человеческих судеб. Вот оно полностью:
Не назад же! Пусть тут глупость непреклонна,
Пусть как рвотное мне — полые слова,
Трюм планеты, зло открывший все кингстоны,–
Вот какой мне нынче видится Москва.
Там — вода уже над всем, что было высью,
Там судьба уже ревет, борта сверля…
…Что же злюсь я на игрушечные мысли
Здесь, на палубе того же корабля
В рифмованной публицистике Коржавина часто звучат воинствующие сатирические интонации. Порой и в лирике (которой у него весьма немного) проявляется жесткая ирония. Есть у него некоторые стихи полностью сатирические. И это — лучшее в творчестве Наума Коржавина. Вот озорное и меткое 'Подражание господину Беранжеру', написанное в стиле ядовитых песенок французского поэта. Все скандалы и 'революции' в стаканах вина или круж¬ках пива получают точную оценку поэта, смотрящего на эти 'собы¬тия', как взрослый на детские глупости. Поэту известно, к чему ве¬дут эти игры, Поэтому — рефрен:
Нет, не зря не хочу я к ним ехать,
Пусть к ним едет советская власть
А вот когда 'товарищу Дэвис Анджеле
доверяют правленья браз¬ды', то результаты легко предсказуемы и подальше от всего этого, 'под сенью банальной свободы', можно и снисходительно сказать:
Я тогда о судьбе их поплачу,
Правоте своей горькой не рад,
И по почте пошлю передачу
Даже Сартру, какой он ни гад.
Классический вопрос — 'кто виноват' получает у Коржавина бескомпромиссный ответ: 'мы все'. Второй столь же классический русский вопрос — 'что делать' ответа не ждет… отвечая на него, неминуемо превра¬тишься в идеолога, а там недалеко и до соблазна утвердить свою пра¬воту неправыми путями. И все пойдет сначала…
И все-таки: что де¬лать?
Выбор — веку подстать:
Никуда тут не скрыться:
Драться — зло насаждать,
Сдаться — в зле раствориться.
(Но это уже опять почти чистая как бы буддистская публицистика!)
А в процессе утверждения истины 'любыми средствами' цели вооб¬ще испаряются и средства (любые — по условию задачи!) сами за¬нимают место целей. И все же человек может, должен уйти –
От созидательных идей,
Упрямо требующих крови,
От разрушительных страстей,
Лежащих тайно в их основе.
Уйти, как ушел, пройдя нелегкий путь, сам поэт.
И всё же, на мой взгляд, есть у Коржавина одно произведение, которое строго говоря относится не столько к поэзии, сколько к эстраде — но оно блестящее. Это веселая, пародийная и очень точная переделка статьи Ленина «Памяти Герцена. Подробное и весьма смешное изложение этой статьи, относящейся к бойкой «желтой журналистике», которой у Ленина было немало, заставляет смеяться
