Гай выглядит совершенно подавленным. В течение какого-то времени он молчит. Я вспоминаю, как Эмма говорила мне, что он не любит, когда ему напоминают о жене, и понимаю, что он разозлился на меня. Он ставит свой бокал с вином — резче, чем следовало бы, и крутит кольцо на своем пальце.
— Я не собираюсь оправдываться за свое поведение. Во всяком случае, перед вами. Но в интересах дружбы хочу, чтобы вы знали, что я пытался поговорить с женой о том, что я чувствую, но она и слышать не хочет о каком-то там кризисе. Это, мол, потакание своим слабостям. Я говорил ей, что хочу спуститься на ступеньку ниже и изменить наш образ жизни. Я говорил ей, что сыт по горло зваными обедами с другими банкирами и их женами, где все разговоры крутятся вокруг школ, детей и работы, с плохо скрытым чувством соревнования, лежащего в основе всей этой болтовни. Она говорит, что мы не можем позволить себе, чтобы я зарабатывал меньше денег, но на самом деле она имеет в виду, что просто не желает поступаться своими привычками. Иногда я думаю, что это деньги купили меня, жену, четырех прекрасных ребятишек, дом в Ноттинг-Хилле и замечательную возлюбленную, которая питает мое «эго» и все остальные места, куда никто другой больше добраться не может.
— Но как же Эмма? Разве она не заслуживает большего, чем положение любовницы? И как насчет детей?
— Эмма не хочет детей. А если бы захотела, то я не вижу причин не иметь ребенка.
Я потрясена.
— А как насчет вас, Люси? Ваш муж знает, что творится в вашей голове? — Он проводит рукой по своему бокалу. — Есть ли такие супруги, которые знают, что происходит в головах друг друга? А вы сами знаете, что происходит в вашей голове?
— Так-то оно так, но было бы лучше бороться с вашим экзистенциальным кризисом до того, как вступать в любовные отношения, — формулирую я. — Вожделение уводит в сторону.
— Итак, я понял. — Он приподнимает бровь. — Это то, что вы делаете?
— Простите? — переспрашиваю я.
— Со слов Эммы я знаю, что вы боретесь со своим собственным кризисом. Так что мы с вами не сильно отличаемся друг от друга. Дело в том, Люси, что мы все похожи на многих других людей, и это одновременно и замечательно, и ужасно.
Я роняю на пол нож, все оборачиваются и смотрят на нас. Звонит мой телефон. Няня!
— Фреда все время рвет, Люси! Ничего не могу с ним поделать! Не могли бы вы приехать домой? Он говорит, что съел пачку таблеток, которую нашел у вас в спальне… — Голос Полли дрожит от страха и напряжения.
— Какие таблетки? — от ужаса я чувствую спазм в животе.
— На пачке сбоку написано «Омега-3».
— Рыбий жир! — отпускает меня. — Мы сейчас приедем.
Вечер заканчивается в отделении неотложной помощи клиники, где работает Марк.
— Что вы думаете? — спрашиваю я врача.
— Он выглядит слегка позеленевшим вокруг жабр, — улыбается он. — Простите, неудачная шутка. Я на дежурстве с девяти утра.
— Долго ли будет продолжаться это побочное действие? — в тон ему осведомляется Том.
— Ну, если начнут расти плавники, приходите. Тогда мы хорошенько его обследуем.
Я несу Фреда на руках, как младенца, шепотом напевая ему на ухо песенку. Он быстро засыпает, измученный плачем и рвотой. Я пою ему то, что в течение веков матери поют своим детям, — нить, связующая поколения.
Почти три года назад мы принесли домой Фреда из этой же больницы. Я чувствую, как течет время — как песок сквозь пальцы. Может быть, это и хорошо, что мы помним не каждый миг их детства. В противном случае, когда они вырастают, потеря была бы слишком велика.
Мы возвращаемся домой, но заснуть невозможно. Страх трудно поддается контролю, как только он просочился в систему кровообращения. Том, который обычно засыпает сразу, едва лишь примет горизонтальное положение, лежит без сна, уставившись в потолок.
— О чем ты думаешь? — спрашивает он меня.
— Ругаю себя, что не положила таблетки в шкафчик с аптечкой.
— Я не о том. Что ты думаешь о Гае?
— Не знаю. Не думаю, что он надежный, но в нем есть отзывчивость, которой я не ожидала.
Том фыркает.
— Доступность, ты хотела сказать! Просто типичный представитель!
— Типичный представитель чего?
— Тех мужчин, которые трахаются направо и налево и пытаются оправдать это, вызывая к себе сочувствие тем, что их якобы не понимают. Это великолепная стратегия! Стоит усвоить ее в сорокалетнем возрасте. Может быть, мне даже удастся завоевать тебя таким способом. Единственное, что меня удивляет, — он кажется мне знакомым. Кажется, я встречал его где-то раньше.
Глава 15
Лучше прожить один день тигром, чем тысячу лет овцой
Когда в жизни меняются приоритеты, то сразу расплываются и главные ориентиры, тогда как второстепенное становится объектом чрезмерного сосредоточения. «Дежа-вю» Тома в отношении Гая мгновенно вылетело у меня из головы. Вместо этого всю меня захватила совсем другая проблема. В начале февраля — а в это время года каждая женщина заслуживает ежедневной дозы возвышенности — Роберт Басс затаился без какого-либо объяснения своего отсутствия.
Каждый понедельник, идя с детьми в школу, я вышагивала более упругой походкой, надеясь, что вот сегодня-то он наконец появится из своего укрытия. К концу недели я сбавляла темп, плечи опускались — впереди маячил еще один уик-энд разбитых надежд. Я просматривала пропущенные звонки на своем мобильном телефоне чаще, чем это было необходимо; я писала ему электронные письма, но ни одно из них так и не отправила, поскольку не могла найти правильную интонацию и боялась, что могу случайно отправить письмо не по тому адресу. Вместо него в школе с детьми появлялись его жена или помощница по хозяйству. Я старалась не замечать их, ибо не хотела, чтобы они попирали мои мечты.
Недели тянулись одна задругой без какого-либо намека на изменения. Знаменитый Папа на месяц исчез в Лос-Анджелесе, чтобы заняться продвижением своего последнего фильма. Том уже неделю как уехал в Милан, причем в этот раз надолго. Кэти была поглощена своим счастьем с двумя мужчинами. А Эмма по-прежнему пыталась превратить свою голубятню в дом с мебелью и мужем, взятым взаймы у другой женщины.
Она стала звонить гораздо реже, а когда звонила, о Гае говорила совсем мало. Она упомянула о поездке в Париж, об очередном повышении на службе, а однажды вспомнила про новый автомобиль, но только чтобы подчеркнуть тот факт, что я забыла об ее дне рождения. Я объяснила это своими прегрешениями во время обеда и тем фактом, что она вступила в фазу более постоянных отношений с Гаем. Потому я оставила их в покое. Дружеские отношения, как сады, иногда расцветают снова, если их оставить на какое-то время без присмотра, подумала я. Это доказывало, что испробованы еще не все средства.
Даже привлекательная мамочка пропала, и детей в школу приводила ее домработница. Мой собственный запасной выход внезапно оказался закрытым, и я завидовала им всем, оказавшимся где-то в другом месте, не помышляющим о том, что иногда то место, куда приходишь, радует тебя совсем не так сильно, как то, откуда ты пришел.
На мою долю осталась Буквоедка, которая начала заниматься латынью, чтобы помогать старшему сыну с домашними заданиями.
— Errare humanuin est. Ego te absolvo[77], — сказала она однажды утром. — Вы можете сохранить свое положение.
Я ответила, воспользовавшись единственной латинской фразой, которую смогла вспомнить:
