Она осторожно высвободилась из его рук и сказала:
— Еще нет. Я должна подождать, пока Бапу даст согласие.
— Как ты его получишь?
— Напишу ему завтра.
— А если он не разрешит?
— Тогда ты женишься на другой.
— Разве я тебе не нравлюсь? Скажи мне… Скажи мне… — твердил он, словно в лихорадке.
Она чувствовала, как дрожит его тело.
— Тогда я бы сюда не приходила и не виделась с тобой.
— Разве Махатмаджи не знает об этом?
— Нет. Его помыслы слишком чисты, чтобы думать, будто что-то не так…
— Что не так?
— Все это нехорошо… мы… нам не следовало… Я… я… — всхлипывала она. — Не знаю, что Бапу будет теперь обо мне думать. Я… должна… написать ему о том, что случилось.
Он никогда не видел ее такой юной и слабой. На миг он ощутил удовлетворение от того, что сломил ее волю, усмирил ее гордость. И с вызовом произнес:
— Бапуджи ничего не скажет. Он поймет. Он знает чувства людей, не беспокойся. В любви нет ничего плохого. Мы с тобой заключили брак.
— Когда?
— В первый же день, как я тебя увидел.
— Этого недостаточно. Я не могу выйти замуж без согласия Бапу.
Но он не мог больше ждать.
— Мы поженимся сию же минуту, — поклялся он.
И втащил ее за руку во внутреннее святилище. Он забегал, лихорадочно подготавливая все необходимое. Зажег светильник и поставил его перед изображением божества, у которого были отбиты руки и нос, но в чьих глазах по-прежнему светилось благоволение. Выбежал во двор и вернулся с пучком цветов и листьев, которые возложил к основанию пьедестала. Сорвал нить со своей прялки и сказал:
— У тебя не может быть более святого тали, чем эта нить, и более священного жреца, чем этот бог.
Но она легонько отстранилась, когда он попытался обвязать нить вокруг ее шеи.
Она заговорила, и в голосе ее зазвучала внезапная твердость.
— Знай же, Шрирам. Если б я не верила в тебя, я бы не приходила сюда снова и снова.
Он не понимал, зачем она это говорит. Ее слова его озадачили. К чему все это? Возможно, она вдруг вспомнила, что должна выйти за Горпада или еще кого-то. Ну да, теперь его осенило: случалось, она обменивалась с Горпадом многозначительным взглядом. Тоже выбрала себе муженька! Грубого, как наждак!
Его пронзила ревность, и он сказал:
— Поклянись перед этим божеством, что ты ни за кого, кроме меня, не выйдешь.
— Да, если я вообще выйду замуж — и если Бапу согласится, запомни!
— Бапу! Бапу!
Его охватило отчаяние. Он простонал:
— Он слишком велик, чтобы беспокоиться о нас. Не приставай к нему с нашими делами.
Ома сказала:
— Я не выйду замуж, если он не даст своего согласия. Я не могу.
— А если он попросит тебя выйти за другого? — спросил он жалобно, проглотив в последнюю секунду имя «Горпад».
— У Бапу есть дела получше, чем искать мне мужа, — произнесла она четко и ясно.
Он заморгал. От волнения у него пересохло в горле. Ему хотелось спросить еще что-то. Но даже в смятении он понимал, что снова и снова повторяет все то же. Он жалобно моргал. Божество с отбитыми руками спокойно взирало на него. Шрираму и в голову не приходило, что весь его любовный пыл ни к чему не приведет. Его переполняла такая решимость, что, казалось, в следующий миг он испытает блаженство рая, а вместо того он застыл перед статуей, слушая невнятные речи. Она, верно, считает его дураком, раз держится от него подальше. Он попытался вновь приблизиться к ней, попытаться, как минуту назад, взять ее приступом. Но в первый раз у него было преимущество внезапности. Сейчас ничего не вышло. Она просто ударила его по протянутой руке.
— Нет. Ты больше ко мне не прикоснешься.
Она произнесла это так решительно, что он почувствовал себя глупцом.
— Я и не собирался, если ты этого не хочешь. Я знаю, ты меня ненавидишь, — протянул он по- детски.
— С чего мне тебя ненавидеть? — просто ответила она.
— Потому что я к тебе пристаю.
— Как это? — спросила она.
— Гм… прошу, чтобы ты вышла за меня. Это неправильно, должно быть, неправильно.
— Если Бапу согласится, то все будет правильно.
Он сдался.
— Хорошо, — пробормотал он. — Как хочешь…
— Мы поженимся, — сказала она, — как только Бапу согласится.
Она была очень серьезна.
Он почувствовал, что может снова спросить ее:
— Так я… тебе нравлюсь?
— Да, когда ты не буйствуешь.
Наступили дни апатии и ожидания. Шрирам надолго потерял ее из виду. Он думал, что потерял ее навсегда. Это его парализовало: целыми днями он сидел перед своим жилищем, снова и снова перебирая в памяти все, что случилось в ту ночь. Он бросил свои обычные лекции, агитацию, демонстрации; казалось, он решил, что ничего не должен своей стране. Он ел и проводил целые дни в своей берлоге; он уже сотни раз перечел анекдот про «Него» и «Нее». Он видел, как прибывает и отбывает поезд. Он видел, как почтальон подымается на уступ и направляется в горы. Он сидел, облокотясь о древний камень, предаваясь бесконечным размышлениям.
В один прекрасный день она наконец появилась. Она пришла в полдень. Ему показалось знаменательным, что она избегает темноты. Завидев ее на повороте, он вскочил с криком радости. Ему хотелось спросить ее: «Ты пришла днем, потому что это безопасно?» Но он сдержался. Как обычно, он бросился навстречу ей к повороту.
— Какие новости? — спросил он.
Она молчала, пока они не поднялись, как всегда, в его убежище. Она села, оперлась спиной о древний камень и вынула из сумки письмо. Шрирам жадно схватил его и стал торопливо читать.
«Благослави тебя Господь, сейчас не время… Я собираюсь просить всех, кто работает подпольно, выступить открыто. Я хочу, чтобы ты отправилась в ближайший полицейский участок и сдалась полиции. Возьми с собой и своего ученика. Господь да благославит вас обоих».
Шрирам был ошеломлен. Он снова и снова перечитывал письмо, пытаясь разобраться в нем. Что имелось в виду?
— «Сейчас не время», — повторил он. — Что он хочет сказать?
— Только это и ничего больше, — ответила Бхарати. — Бапу никогда не трудно понять.
Шрирам дивился ее спокойствию и дерзости. Похоже, у нее не было никаких чувств. Она говорила с таким равнодушием. Ее спокойствие приводило его в ужас. Возможно, она испытывает облегчение оттого, что Бапуджи наложил запрет на их планы. Ее это вполне устраивает… Горпад. В его больном воображении мелькнула мысль, что, возможно, и Махатмаджи стоит за Горпада. Естественно, он предпочтет отдать ее за такого сурового сухаря, как Горпад. Но почему она не скажет ему это прямо?
— Почему ты не можешь сказать мне прямо? — спросил он вдруг.
