Мы встретились в Раю… Часть вторая

Я никак не могу отвязаться от привкуса тлена
в поцелуе твоих удивительно ласковых уст:
дикий ужас проклятия — не до седьмого колена,
а до пор, когда мир этот станет безлюден и пуст.

В беспрерывном бурчанье земли ненасытной утроба,
в беспрерывном бурчанье, бросающем в дрожь и в озноб.
У постели твоей на коленях стою, как у гроба,
и целую тебя, как целуют покойников: в лоб.

Всё мне чудится в воздухе свеч похоронных мерцанье,
всё от запаха ладана кругом идет голова.
Столкновение с вечностью делает нас мертвецами,
и одной только смертью, возможно, любовь и жива.

132. В СУМРАЧНОМ ЛЕСУ

а в сумасшедшем царскосельском парке,
во льду в столетья смерзшихся минут,
недвижимые статуи, как парки,
для нас, быть может, паутины ткут,

А мы все ищем, ищем панацеи
от бед Отчизны и не просим виз.
Мы — дети царскосельского лицея,
и нужды нет, что поздно родились.

Потом рассудят: поздно ли, не поздно.
А мы, в каком-то — нашем! — декабре,
под медной дланью, распростертой грозно,
окажемся еще внутри каре.

И будут вороны черны как сажа,
и плац в снегу — точно бумаги десть,
и я услышу рядом: здравствуй, Саша!
Я знал, что я тебя увижу здесь.

Ты, Саша, прав: не будет в этом толка,
неукротимый холод на дворе.
Конечно, нам не справиться. Да только
куда ж деваться, если не в каре?

Мы для себя здесь! Что нам до потомства?!
А жаль, что не поедет Natalie —
на кой ей черт такие неудобства!
Из-за тебя на чертов край земли.

А осень жжет. И мир — переиначен.
И публика толкается у касс.
И дева над разбитой урной плачет,
и не понять: по урне ли, по нас.

А где-то рядом кличут электрички,
и самолет завис над головой,
а мы застыли, как на перекличке,
когда в строю почти что ни-ко-го!

Но если вдруг к стене, и пуля в спину,
мы будем знать: нам все же повезло.
Друзья мои! Нам целый мир — чужбина.
Отечество нам — Царское Село.

Барашков стада наводили на мысли об Агнце:
где грань между жертвой во имя и просто рабом?
А чайки хрипели, как будто бы маялись астмою,
и бились о небо, как узники в крепости лбом