о стены колотятся. Неба сырого, мертвящего проржавленный панцирь был слишком далек от Небес. Две пушкинских строчки в мозгу трепетали навязчиво, навязчиво так, словно шепчет их на ухо бес: Для берегов Отчизны дальной Ты покидала край чужой… Для дальной Отчизны… А может, веками — не верстами дорогу до Родины мерить обязаны мы? А может быть, Родина ближе на чопорном острове, чем в Санктъ-Петербурге, чем где-нибудь в Вятке, в Перми? Дышать было нечем! Отчизна пока — не чужбина ли? — чухонские топи; на яблоке — ангел с крестом. Кресты да Кресты… Видно, люди до времени сгинули на этом погосте, огромном, как море, пустом. А тут, под ногами, грядущее зыбилось волнами, оно поглотить обещало друзей и детей, оставить один на один со стихиями вольными, которым плевать на любую из вольных затей! Для берегов Отчизны дальной Ты покидала край чужой… Две пушкинских строчки. Да снова в бесовском кружении насвистывал ветер, с мечтой заключая пари: доплыть до Отчизны? А вдруг по дороге — крушение? Вот так и помрешь — гражданином кантона Ури? Дышать было нечем. Казалось, что тащится волоком непрочный кораблик по волнам, застывшим в вопрос. Британия брезжила. В медный начищенный колокол отзванивал время стоящий на вахте матрос.

БАЛЛАДА О СМЕРТИ ДОЧЕРИ

Осеннего неба глухая вражда, погода сырая, но надо идти в мешанину дождя из теплого рая: звонил телефон, и мне кто-то сказал, что должен я тотчас идти на вокзал и ждать на скамейке, где кассовый зал, на пятой от края.
Подошвы совсем не держали воды, и зонтик был мокрый, кругом фонари оставляли следы, пятнилися охрой, а рядом шла женщина: словно зола обсыпала волос, — седою была. По мукам вот так Богородица шла — я вспомнил апокриф. Я долго сидел — не являлся никто, бежали минуты. Тяжелое, насквозь сырое пальто лишало уюта. Но радиоголос потом прохрипел тревожное что-то, и я не успел осмыслить, что именно: странный пробел, усиливший смуту. И снова седа голова, как зола: людей раздвигая, ко мне незнакомая женщина шла (не та, а другая). Дошла. Посмотрела. И я с этих пор на сердце ношу приговор, словно вор. Она на меня посмотрела в упор, в упор, не мигая. Я женщину эту не знал никогда — отрежьте хоть руку! — но что-то почувствовал вроде стыда: тоскливую скуку. Чего вам? Ответила женщина: дочь твоя умерла в позапрошлую ночь. Но кто вы? Не важно… Ты мог бы помочь… и сгинула, сука! До этой минуты я толком не знал, что есть она, дочка. Я деньги куда-то тишком посылал, слал деньги, и точка. И я не хотел, чтобы помнилось мне о девочке той и о первой жене, —
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату