чтобы вновь заставить ее язык путаться в самых простых словах.
— Как у тебя дела? — спросил я ее, наскоро объяснив Нэшу ее задачу.
Она извинилась за то, что дело движется медленно и она закончила возиться только с пятью коробками. Она только что обнаружила в одной из коробок несколько газетных вырезок касательно смерти Сони. Было ли это важно? Коробка шестая, сказала она. Она еще не до конца разобралась в ней.
— Чудесно, — сказал я. — Ты придешь завтра снова? Ты собираешься на ночь уезжать домой? Или, быть может, остановишься у своего дяди Ридли?
Она состроила гримаску.
— Не у него. На самом деле, — она заметно покраснела, — я остановилась в этом отеле. Здесь была свободная комната, и папа разрешил. Я надеюсь, все в порядке?
— Великолепно, — сдержанно сказал я, зная, что энтузиазм может отпугнуть ее. — Как насчет послезавтрашнего дня — воскресенья?
— Я могу остаться до окончания работы, — ответила она. — Папа сказал, что так будет лучше.
— У тебя хороший папа, — улыбнулся Нэш.
— Ему ужасно интересно, — сказала Люси и после паузы добавила: — А на самом деле очень странно, мистер Рурк, представлять вас как моего папу.
Нэш улыбнулся, и у его глаз появились морщинки. Несмотря на беременность жены, он вообще не был похож на отца и уж тем более на отца Люси.
Мы наскоро выпили вместе и разошлись. Нэш, уходя, зевнул и сообщил, что этот рабовладелец, Томас Лайон, хочет заставить его поработать еще пару часов. Люси, не собираясь спорить с этим, распрощалась с нами в то же самое время. Она сказала мне, что остановилась в отеле только ради удобства, и ничего более.
Когда она ушла, я просмотрел общий список содержимого коробок. Поскольку во время перемещений они все перемешались, а Люси методично начала работу с одного конца, шесть уже обработанных коробок хранили в себе довольно пестрый набор.
Коробка I. Формуляры. Равнинные скачки.
Коробка II. Биографии, тренеры, владельцы и жокеи.
Коробка III. Формуляры. Национальные Охотничьи скачки.
Коробка IV. Еженедельные колонки, «Скаковая газета».
Коробка V. Книги, ежегодники, история скачек.
Я встал на колени, открыл коробку III с формулярами Национальных Охотничьих и обнаружил, что по счастливой случайности в ней хранились записи тех двух лет, когда я участвовал в скачках.
Формуляр британских скачек, который составляется в течение всего сезона путем еженедельного вложения отдельных листов в мягкую кожаную обложку, содержит сведения о каждом отдельном заезде, кличках лошадей, тренерах, жокеях, несомом весе, возрасте и поле каждой лошади, а также полное описание ее действий от старта до финиша.
Показания формуляра невозможно было опровергнуть. Если формуляр говорит, что мистер Т.Лайон («мистер» означало статус любителя) финишировал пятым с большим отставанием, то мистеру Т.Лайону бесполезно было вспоминать, что он ехал довольно близко к своему сопернику и отстал только на полкорпуса лошади. Мистер Т.Лайон, с ностальгией читал я, пришел первым в трехмильном стипль-чезе в Ньюбери, опередив соперника на два корпуса, вес жокея — 66,3 килограмма. Погодные условия в тот день были определены как «мягкие», начальные ставки были 100 к 6, и конь мистера Т.Лайона необъяснимым чудом обставил признанного фаворита (несшего на 7,5 килограмма больше). Мистер Т.Лайон, вспомнил я, был вне себя от восторга. Зрители, большая часть которых лишилась своих ставок, безрадостно молчали.
Я улыбнулся. И вот он я, двенадцать лет спустя, закованный в дельта-гипс, пытаюсь не стать жертвой убийства и не думаю, что когда-либо был более счастлив, чем в тот далекий холодный день.
Валентин поставил против имени моего выигравшего коня красный восклицательный знак, означавший, что именно он подковывал этого коня специально для скачек, возможно, в утро перед заездом.
Для скачек лошадей подковывали тонкими алюминиевыми подковами, намного более легкими и тонкими, чем обычные стальные подковы, необходимые в конюшнях и на тренировках. Для кузнецов было повседневным делом менять подковы до и после скачек.
Попавшийся мне случайно формуляр из коробки III уводил в прошлое всего лишь до моего семнадцатого дня рождения. Чтобы вернуться к дебюту мистера Т.Лайона в шестнадцать лет, я должен был подождать, пока Люси завершит работу.
Я открыл коробку I с формулярами Равнинных скачек и обнаружил, что по данному вопросу формуляры были более старыми. Они охватывали даже те несколько лет, когда Джексон Уэллс работал тренером в Ньюмаркете; один из них относился к году смерти Сони.
Заинтересовавшись, я выискивал поставленные Валентином красные точки (участники) и красные восклицательные знаки (победители) и повсюду натыкался на имя своего деда-тренера. Двадцать шесть лет назад, когда мне было четыре года. Целое поколение назад. Многие из них ушли. Так много лошадей, так много скачек, оставшихся позади и забытых.
Насколько я видел, из рук Джексона Уэллса вышло не очень много участников и совсем уж мало победителей. У Джексона Уэллса не было постоянного жокея: только богатые и процветающие конюшни могут позволить себе содержать хорошего наездника. На некоторых лошадях Джексона Уэллса ездил П.Фальмут, на нескольких других — Д. Карсингтон. Я никогда не слыхал ни о том, ни о другом, и это меня не удивило.
В день смерти своей жены Джексон Уэллс поехал на Йоркские скачки, в программу которых была включена лошадь из его конюшни. Я просмотрел формуляр за этот день и обнаружил, что его лошадь не стартовала и была записана как снятая с забега. Когда этот заезд состоялся, тренер Уэллс уже был на обратном пути в Ньюмаркет.
Я пролистнул несколько страниц вперед. Поставленные Валентином против фамилии Уэллса точки редели и уменьшались в числе. И был только один восклицательный знак — незначительные скачки на малую дистанцию с участием малоизвестного жокея Д.Карсингтона.
«Победитель есть победитель, — всегда говорил мой дед. — Никогда не презирай проигравших».
Я сложил формуляры обратно в коробку, покорно перенес появление за спиной моих охранников в вестибюле и велел водителю ехать к дому Бетти. Я хотел спросить, не у нее ли случайно ключ от дома Доротеи. Она покачала головой. Несчастная Доротея, несчастный этот человек, Пол.
Муж Бетти не горевал по Полу. Он сказал, что, если я хочу начать прибираться в доме Доротеи, он откроет дверь в один момент. Муж Бетти был мастером на все руки. При помощи некоторых хитростей, сказал он, можно справиться с любым замком. И действительно, вскоре мы с ним бродили по разоренным комнатам, ликвидируя, насколько могли, беспорядок. Полиция, сказал он, взяла их фотографии, отпечатки пальцев и уехала. Дом, оставленный в таком виде, переполненный горькими воспоминаниями, был явно не тем местом, куда стоило возвращаться Доротее.
Большую часть времени я провел в ее спальне, ища фотографии, которые, по ее словам, хранились в коробке. Я их не нашел. Я сказал мужу Бетти, что я ищу единственную памятку Доротеи о детстве Пола, но и он потерпел неудачу в поисках.
— Несчастная женщина, — сказал муж Бетти. — Этот ее сын был груб, но она никогда не сказала в его адрес ни единого плохого слова. Между нами говоря, его смерть — это не потеря.
— Нет… но кто убил его?
— А, я понимаю, что вы имеете в виду. Жуткое чувство, не так ли, знать, что какой-то маньяк бегает вокруг с ножом?
— Да, — ответил я. — Жуткое.
Я стоял на темной улице возле гаража Билла Робинсона, а «черный пояс» за моей спиной взирал на толпу, неотвратимо собиравшуюся поодаль.
Внутри гаража горел яркий свет, а сам Билл Робинсон с застенчивым видом стоял там же, одетый в свою обычную черную кожу с заклепками. Чудовищный «Харлей-Дэвидсон» возвышался рядом. Части другого мотоцикла, который Билл восстанавливал, кучками лежали на подъездной дорожке. Монкрифф
