на рынке было неустойчивым, финансистам действительно приходилось подолгу торчать в своих кабинетах. Но даже когда Арчи выкраивал для нее час-другой, он держался холодно и отстраненно, как посторонний мужчина.
Возможно, из-за этого отчуждения Агата согласилась на очередной переезд. Им придется искать дом, хотя бы это их сблизит, раз уж не осталось иных причин. “Скотсвуд”, конечно, имел свои недостатки, но и там можно было бы жить вполне счастливо, если бы они сами были друг с другом счастливы…
Арчи заявил, что ему надоели съемные квартиры, им нужен собственный дом. Но обзавестись подходящим было не так-то легко, да еще по разумной цене. Первая мысль мистера Кристи была, разумеется, о гольфе. Арчи мечтал поселиться в новом доме рядом со строящейся площадкой, но выяснилось, что этот существовавший пока только на чертежах дом (причем небольшой) будет стоить баснословных денег. В конечном итоге супруги остановились на особняке “в излюбленном миллионерами стиле а-ля “Савой”[18], не слишком уместном в деревне. Там когда-то не поскупились на отделку вычурных интерьеров”. Супруги нарекли его Стайлзом, в честь первой книги Агаты Кристи. И хотя у дома была дурная слава (считалось, что каждого, кто там поселится, ждет несчастье), в январе 1926-го семейство Кристи туда переехало.
Опять им предстояло осваивать новое жилое пространство, тут уж не до отпуска. Однако Агата так не считала. Она была измотана только что завершенным “Убийством Роджера Экройда” и переездом и потому яростно доказывала своему мужу, что ей
Приехав с Корсики, Агата сразу помчалась в Торки, так как Клара, все-таки вернувшаяся в Эшфилд, заболела бронхитом. Какой же маленькой и хрупкой казалась она на огромной кровати, вся съежившаяся под зеленым стеганым одеялом! Почти все комнаты теперь были заперты и, лишенные ухода, постепенно ветшали. А дивный сад дичал и обрастал сорной травой. Агата вдруг осознала, как давно сюда не наведывалась. И за неделю попыталась немного оживить заброшенный дом, чтобы он стал похож на себя прежнего.
В Эшфилд приехала Мэдж, и Агата смогла вернуться в Стайлз, к Арчи. Но пока ее не было, муж отправился по служебным делам в Испанию. Сердце Агаты заныло. Едва Агата ступила на порог пустой спальни, сердце ее заныло сильнее, это была тихая боль досады и разочарования, но все же достаточно ощутимая. Боль не прошла и утром, Агата сразу ее почувствовала, как только открыла глаза.
Когда Мэдж сообщила телеграммой, что забирает Клару к себе в Эбни-Холл, Агата восприняла это спокойно. Клара любила гостить у дочери, ведь там такие замечательные слуги. Ясно было, что дома Мэдж будет проще организовать надлежащий уход. Но вскоре принесли еще одну телеграмму, всего два слова: “Немедленно приезжай”. И на этот раз Агата похолодела от ужасного предчувствия.
Манчестерский поезд еле-еле тащился, Агата сердцем чувствовала, что опоздала. Что мамы больше нет, и теперь все станет совершенно иным. Мира, в котором прежде жила Агата, больше не существовало. На похоронах она не проронила ни слова, будто онемела. Она была одна, без Арчи. Он и болезней боялся панически, а тут смерть. Агата хорошо помнила откровения мужа на этот счет и, разумеется, знала, что на похороны он не явится.
А потом она поехала в Торки, разбирать вещи и закрывать дом, и тоже заранее готова была к тому, что на все ее просьбы хоть ненадолго приехать в Эшфилд Арчи найдет отговорку. Отговорки вроде бы убедительные, однако стоило сложить их вместе и сопоставить, как становилось ясно, что это сплошное лицемерие.
Агата одна барахталась в волнах страдания, налетевшего как буря. Хотела побыть в Торки несколько недель, а не месяцев. В результате пробыла полгода. И когда Арчи все же прикатил в Эшфилд и потребовал развода, она подумала: наверное, именно такие ощущения человек испытывает в момент смерти. Твое сердце словно бы медленно вспарывают ножом, разрывая его на части, и оно останавливается – от запредельной, непереносимой боли.
Вокруг романа “Убийство Роджера Экройда” поднялся невероятный шум, но Агата почти не читала рецензий и не соглашалась ни на какие интервью. Литературный обозреватель “Нью-Йорк тайме” писал: “Среди детективных историй есть немало куда более захватывающих, от которых стынет в жилах кровь, но крайне редко авторам удается принудить читателя столь интенсивно шевелить мозгами”. Нью-йоркская “Геральд трибюн” назвала роман “в высшей степени оригинальным”. Агату нисколько не волновали комплименты знатоков жанра. Больше не волновали.
В пятницу, третьего декабря, утро в Саннинг-дейле началось как обычно. Кухарка поставила на стол яйца, фасоль, сосиски и помидоры, типичный английский завтрак. А потом Арчи заявил, что уходит. Сказал, что требует развода. Она услышала, как он резко оттолкнул стул от стола, только услышала, потому что глаза она закрыла ладонями, как будто этот инстинктивный жест мог оградить от беды, предотвратить жизненный крах.
В тот же вечер, отодвинув тяжелую бархатную портьеру, Агата Кристи старательно всматривалась в темноту. Столь обычный для декабрьского Саннингдейла туман клубился над дорогой, подползал к парковочной площадке. Агата ненавидела туман, ненавидела неодолимую назойливость, с какой он обволакивал знакомые силуэты, придавая им зловещий, угрожающий вид. Она зябко поежилась и снова тщательно задвинула портьеру, чтобы в спальню не проникла вечерняя промозглая сырость. Был десятый час, и она знала, что ее муж больше никогда сюда не вернется.
Моя фамилия Нил
Любовь уходит в тихий мрак ночной.
Твои объятья больше не милы тому,
Кто словно маг развеял скуку жизни…
13 ИЮНЯ 1925. Гольф-клуб “Пэрли дауне” расположен на территории бывшей овчарни, в лондонском пригороде Саут-Кройдон. Огромные деревья и живописная пересеченная местность, довольно пологая – вот что манило сюда игроков в гольф, здесь они и обосновались в конце девятнадцатого века. Своего возлюбленного Агата Кристи впервые привезла туда в 1923 году. Их обоих интересовала тогда не столько сама игра, сколько возможность вместе провести выходные. Миссис Кристи отложила в сторону свои блокноты и зачехлила пишущую машинку, все ради него, ради своего ненаглядного, чтобы побыть с ним вдвоем.
Потом они постоянно приезжали в этот клуб, гораздо чаще вместе, чем он один. К гольфу Агата была, в сущности, равнодушна, хотя ей удавалось иногда даже обыгрывать партнеров, но это бывали весьма скромные достижения. Честно говоря, Арчи понимал, что у супруги просто не очень-то подходящие данные. Рост да, рост у нее отличный, это важное преимущество.
Сам Арчи влюбился в гольф и играл превосходно. С нетерпением ждал выходных, чтобы выбраться на какую-нибудь из кенсингтонских площадок. А когда переехали в Саннингдейл, для Арчи наступили счастливые времена, там ведь превосходные многоуровневые площадки, настолько удобные, что за выходные он мог отработать все восемнадцать лунок.
Но в ту субботу, тринадцатого июня, игра не заладилась: на двух последних лунках он сплоховал, дважды опозорился с “богги”[19]. С досады решил попить в клубе чаю с булочкой (надо же было себя утешить) и вдруг заметил, что к его столику направляется эффектная брюнетка, а рядом с ней идет Ларкин Пирс. Это были его сотрудники.
Поднявшись из-за столика, он сначала протянул руку Ларкину, потом его спутнице.
– Привет, Нэнси, – сказал он, не сразу отпустив девичью ладонь.
Двадцатипятилетняя Нэнси Нил была секретаршей в их газовой компании “Империал Континентал гэс ассосиэйшн”. Поступила к ним сразу по окончании школы мисс Дженкинс, где учат машинописи и основам делопроизводства. Фирма, где служил Арчи, одной из первых в газовой отрасли достигла международного уровня. Там работали мужчины, женщин было только двое: Нэнси и ее подруга, которая, собственно, и
