банкетный зал виновницу торжества не перехватили раньше времени репортеры и фотографы, тогда будет “смазан” весь эффект ее представления гостям. Агата прибыла одна (домочадцы должны приехать позже) и сразу направилась к швейцару, поставленному у дверей.
Одета она была весьма элегантно: темное платье с изящными фалдами и рукавами из тонкого газа, которые прикрывали слишком полные руки, к корсажу была приколота бриллиантовая брошь. Ногти тщательно накрашены, волосы тщательно уложены в прическу, которую Агата выбрала для себя еще в тридцатые годы. На шее – тройное жемчужное колье (невероятно дорогое, приобретенное исключительно для подобных оказий), бриллиантовые серьги. Наряд дополняли белые перчатки до локтя и очаровательная вечерняя сумочка с цветочным узором.
Улыбнувшись стражнику, она сказала, что приехала на банкет.
“Пока пускать не велено, мадам, – сообщил тот и добавил: – Минут через двадцать, не раньше”.
Агата, помолчав, хотела объяснить, кто она, но передумала. И вот вам пожалуйста: виновница торжества и автор пьесы, ради которой все и затевалось, извинилась перед швейцаром за беспокойство и ушла.
К счастью, не так уж далеко: чтобы убить время, стала бродить по гостиничным коридорам и оказалась в комнате для отдыха. Там ее и обнаружил помощник Сондерса, Верити Хадсон, который привел ее назад, в банкетный зал. Когда Агату спросили, почему она не сказала стражу, кто она такая, в ответ услышали лишь это: “Почему-то не смогла. Растерялась”.
Репортер “Дейли мейл”, описывавший раут, узнав про этот казус, не упустил возможности его обыграть: “Вчера вечером в отель “Савой” вошла пожилая дама с серебряными волосами, на губах ее сияла теплая материнская улыбка. Дама направилась к банкетному залу, где вскоре должно было начаться грандиозное театральное торжество, но у дверей ее остановил швейцар.
“Пожалуйста, ваш билетик, мэм”, – потребовал он.
Но билетика у дамы не оказалось, поскольку вчерашнее торжество было устроено в ее честь”.
В “Автобиографии” Агата вспоминает, какое испытывала смущение, на собственном празднике чувствовала себя обманщицей. “Не скажу, что это был стыд, скорее… ощущение, будто я притворяюсь, мне и сейчас кажется, что никакая я не писательница, что я
Когда миссис Агата Кристи Мэллоуэн написала эти строки, на ее счету было шестьдесят девять книг, пятнадцать пьес и более сотни рассказов. К этому моменту ее произведения были переведены на сто пять языков.
Эра кинематографа
Полночь. Лорд Маунтбаттен ведет Агату к двери банкетного зала и, прощаясь, почтительно пожимает ей руку… она, как всегда, страшно смущается, но очень довольна.
23 МАЯ 1958. “ Весьма неожиданный ’’Вердикт“ – пьесу Агата Кристи приняли прохладно” – крупными буквами напечатала “Таймс”, так оценил рецензент премьеру, состоявшуюся накануне в театре “Стрэнд” (на улице Олдвич). Это был самый деликатный из появившихся отзывов.
Вероятно, Питер Сондерс должен был тщательнее следить за постановочным процессом, тогда бы он заметил опасные симптомы грядущей неудачи, точнее говоря, оглушительного провала. Но, увлекшись празднеством в “Савое” в честь “Мышеловки” и щедрыми дифирамбами, Сондерс пустил на самотек репетиции “Вердикта”. Зато не преминул сделать огромную “угловую” маркизу со своей собственной фамилией. Эту маркизу было видно со всех сторон.
Надпись из ярких ламп, этакий манящий маяк, должна была выглядеть таким образом: “ПИТЕР СОНДЕРС ПРЕДСТАВЛЯЕТ “ВЕРДИКТ”. Девять лет назад он поместил на рекламной маркизе в качестве “наживки” имя самой Агаты Кристи, и тогда этот трюк значительно поспособствовал успеху пьесы “Убийство в доме викария”.
Увы, из-за какой-то неисправности одна из букв не горела, и получилось “Питер Сондерс недоволен “Вердиктом”[83], что наверняка оказалось истинной правдой, после того как незадачливый продюсер прочел в утренних газетах рецензии. В отличие от “Таймс” прочие лондонские газеты не церемонились, разносили пьесу в пух и прах с таким упоением, что Сондерс даже отослал Агате копии старых хвалебных рецензий после дебюта “Свидетеля обвинения”. “Перечтите их, это отвлечет Вас от “Вердикта”, – заботливо предложил он.
Агата, по своему обыкновению, укусы критиков восприняла равнодушно, в тот момент она уже погрузилась в новую пьесу, “Нежданный гость”, которую зрители увидят в августе. Сондерс, разумеется, предусмотрительно трубил о ней во все фанфары, “Гостя” приняли более милостиво (кстати, на рекламной маркизе на этот раз красовалось имя самой Агаты Кристи, а не ее вновь ставшего бдительным импресарио). Впрочем, судьба “Гостя” волновала Агату гораздо меньше, чем события в Ираке, над которым сгустились политические тучи. Там грянула революция, старый режим пал, в стране была провозглашена республика. Планы Макса относительно дальнейших раскопок были пока весьма неопределенны, но похоже, очередная археологическая экспедиция могла и не состояться.
Тогдашний иракский революционный раж Агата отразила в своей новой книжке “Кошка на голубятне”, где Эркюлю Пуаро выпало распутывать историю, замешанную на революционном мятеже в сказочно богатой маленькой арабской стране под названием Рамат. Литературного критика “Обсервер”, Мориса Ричардсона, особенно порадовали “чудные сценки, где мнимые шейхи лихо подкатывают к школе на роскошных сиреневых кадиллаках, доставив на занятия юных гурий, расфуфыренных и крепко надушенных”.
Тревожные предчувствия оправдались: после 1959 года регулярные наезды Макса в Нимруд были прекращены. В том же году совершенно неожиданно умер от сердечного приступа Гарольд Обер. Его коллеги под руководством Дороти Олдинг готовы были с прежним тщанием и энтузиазмом продвигать произведения Агаты Кристи на американском рынке, тем не менее Эдмунд Корк тут же почувствовал, как сильно ему недостает поддержки давнего друга и соратника.
А тут еще на Корка свалились тяжелые переговоры с представителями студии “Метро Голдвин Майер” по поводу прав на книги Агаты Кристи для теле– и кинофильмов, пришлось выдерживать натиск прокатчиков, вникать в предложения и контрпредложения… от всей этой кутерьмы Корк едва не заболел. “Эти деятели из МГМ чуть не свели меня в могилу, – жаловался Корк в письме Розалинде, – то одно требуют, то другое, то третье, порой сами не знают, что им нужно, и до неприличия настырны. Все это несколько настораживает”.
Агата, видимо, пребывала в блаженном неведении относительно переговорных баталий Корка. Они с Максом путешествовали. Индия, Пакистан, Персия. А на Цейлоне к ним присоединилось семейство Розалинды. Этот вояж был задуман не только ради отдыха, таким замечательным образом решили отметить и семейное торжество. Дело в том, что имя Макса было внесено в Королевский список соискателей наград за 1960 год, то есть ему присвоили звание Кавалера ордена Британской империи, которое уже имелось у его супруги.
Итак, представьте цейлонский отель “Маунт Лавиния”. Агата своим характерным, корявым уже почерком описывала Корку недавнее происшествие на пляже: “Двое наглых репортеров пытались запечатлеть, как я резвлюсь в море. Розалинда и Мэтью бросились меня загораживать, надеюсь, успели, ибо в этот момент я была в опасном ракурсе (им удалось бы увековечить мой обширный зад)”.
Агата и Макс вернулись в Лондон к премьере пьесы “Возвращение к убийству”. Агата написала ее в прошлом году, взяв за основу роман “Пять поросят”. Питер Сондерс пристроил эту пьесу в ковент-гарденский “Театр герцогини”, один из самых маленьких в Лондоне. Первый спектакль, по несчастью, совпал с появлением в “Дейли мейл” нового театрального обозревателя. В своей первой рецензии он хотел показать себя “острым критиком” и яда не жалел. Пьесу Агаты он назвал “фантастически скучной”. Этого ему показалось мало, и он добавил: “Мне нет дела до того, что миссис Кристи автор именитый и плодовитый, меня волнует, что ее новая пьеска дурно пахнет!”
Эдмунд Корк уведомил Розалинду, что “таких злобных отзывов со стороны прессы не было еще никогда, даже о “Вердикте” писали не так грубо”.
В 1960 году, юбилейном (Агате исполнилось семьдесят), читатели получили не роман, а сборник рассказов под названием “Приключения рождественского пудинга” и немного о других блюдах”. Книгу Агата
