отъездом с пляжа, мы заключили договор — выбираться на природу каждое воскресенье. А уехали раньше намеченного времени; Аля сказала:
— Уезжать от хорошего надо чуть раньше, когда жалко уезжать, а не когда считаешь часы до отъезда.
На обратном пути заехали ко мне. Увидев мою захламленную комнатенку, Аля поморщилась (точно сама жила в комнате, усыпанной цветами), тут же бросила сумку на тахту, скинула туфли и начала наводить порядок.
В следующее воскресенье она опоздала на двадцать минут и выглядела не такой веселой, зато внешне была неотразима — в новом брючном костюме, на голове — шляпа с широкими полями, на кончике носа — большие затемненные очки. Пока мчали по каналу, она тускло взирала на берега; со мной почти не разговаривала — произнесла всего пару фраз со скучающей миной; на пляже все время посматривала на часы, а как только мы вернулись в город, сразу заспешила домой.
На третью встречу она опоздала почти на час и поехала в Пестово с неохотой, словно я тащил ее на аркане, но снова была в новой модной одежде, на ее руке сверкал дорогой браслет.
— Ты сказочно разбогатела? Распухаешь от богатства?
— Ты об этом? — она небрежно показала на браслет. — Это подарки… Родственники.
Купаться она не стала, переоделась в купальник, постояла с полчаса на солнце с закрытыми глазами и пошла в кабину переодеваться.
— У меня сегодня свидание… деловое.
Больше она не приходила. Но через два года, когда я уже жил в другом месте, она внезапно объявилась снова. Однажды под моим окном остановился вишневый «Москвич», их него вышла красивая женщина в облегающем кожаном костюме цвета «металлик», сняла перчатки и крикнула:
— Привет! Еле разыскала проезд к тебе.
Это была Аля, только освещенная счастьем.
— Отлично выглядишь! — выпалил я, высунувшись.
— Стараемся! — она прищелкнула языком. — Выходи, прокачу!
Все получилось, как я предсказал в шутку. Она вышла замуж за преуспевающего, обеспеченного мужчину и теперь жила в большой, хорошо обставленной квартире. У нее уже был ребенок и дача… Вот только в садовники она меня не пригласила, но я не очень-то расстроился, поскольку уже был увлечен работой и не стал бы тратить время на разведение цветов.
Затемненная часть леса
В городе она чахла день ото дня и с щемящей тоской то и дело смотрела в небо, словно птица с подрезанными крыльями.
— …Здесь сплошной асфальт и глухие стены, не дома, а ловушки, а у нас в деревне простор: луга и озеро, синие травы, цветы, землеройки, стрекозы, — говорила она мужу. — У нас летом в домах настежь распахнуты окна и двери, а здесь решетки, засовы, — в ее глазах появлялось целое озеро презрения — такое же огромное, как там, в деревне, где они впервые встретились. — Здесь все механизировано, даже людей знакомит, сводит вычислительная машина. А все должно оставаться, как есть, по природе. Загадка, тайна жизни должны оставаться, их нельзя разрушать всякими вычислениями…
За полгода жизни в столице она так и не смогла вжиться в непривычную среду, так и осталась дикаркой с первобытными чувствованиями. Первое время ее иногда охватывало радостное возбуждение; ванной с горячей водой, газовой плитой, холодильником, телефоном она восторгалась как ребенок; витрины магазинов, кинотеатры приводили ее в тихое восхищение; когда они с мужем находились в квартире вдвоем, в ее голосе звучали веселые нотки, на лице появлялась счастливая улыбка, но это была недолгая, нечаянная радость — вскоре она сникала и мысленно возвращалась в деревню.
— Как там без меня мама, сестренка? — чуть не плача, обращалась к мужу.
Даже в самые счастливые минуты она не забывала о несчастных, о тех, кто нуждался в ее поддержке и помощи.
Если же заходили приятели мужа, она некоторое время молчаливо сидела с гостями и вслушивалась в разговоры; когда обращались к ней, краснела и отвечала, запинаясь, но с такой неслыханной обескураживающей откровенностью, что всех ставила в тупик. Заметив на лицах замешательство, она еще больше смущалась и нервно теребила платье или съеживалась, обхватив себя за плечи. Случалось, в компании разгорался спор, и если тогда спрашивали ее мнение, беспрекословно держала сторону мужа, и вновь всех обезоруживала — уже своей искренней беспредельной преданностью. Находиться в компании — было для нее мукой; не раз она внезапно вставала, уходила на кухню и писала родным письма.
На шумных многолюдных улицах она и вовсе терялась. Первые дни без мужа вообще не выходила из дома, а когда они вместе отправлялись в магазины за покупками, шла вцепившись в его локоть и то и дело пугливо, с опаской озиралась по сторонам.
— Почему все на меня так смотрят? — спрашивала.
— Ясно почему — ты красивая.
— Не-ет. Сразу видно, что я не горожанка… И не знаю, смогу ли стать городской женщиной. Здесь, в городе — жуткий шум, беспорядочная жизнь, бесовщина. Все куда-то несутся, говорят громко, твои приятели кого-то изображают как на маскараде, их суждения скороспелые, а слова заученные, обкатанные… Горожане оторвались от природы и за это поплатились: все нервные, издерганные, нет у них в душе спокойствия — смута одна. И любви к ближнему нет — каждый живет сам по себе.
…Они встретились на озере, около ее деревни — то лето он, студент выпускник, проходил практику в соседнем городке, и однажды, после купанья, загорал на берегу озера. Стоял знойный полдень, над водой текли запахи разнотравья, слышалось гуденье пчел. Внезапно в это гуденье вплелась чья-то песня, какая-то певунья с молодым, чистым голосом приближалась к песчаной отмели. Приподнявшись, он увидел — вдоль берега идет девушка, в светлом платье, с еще более светлыми распущенными волосами. Идет босиком, аккуратно раздвигая цветы и травы. Она вышла прямо на него, и моментально смолкла, и застыла, уставившись на незнакомого мужчину.
— Замечательно поете, — он широко улыбнулся и широким жестом пригласил певунью присесть, как бы щедро отдавая ей часть своих владений. — Спойте еще что-нибудь…
Но девушка стояла неподвижно. Серьезный, недоверчивый взгляд, ни тени улыбки — рот пухлый, немного упрямый — этакая диковатая деревенская простушка, но с отличной фигурой и, судя по выражению лица, — с характером — он это понял сразу.
— Спойте еще что-нибудь, — повторил он, — и присаживайтесь. Не бойтесь, я не кусаюсь.
Поколебавшись, она все же подошла и присела, тщательно надвинув платье на колени. Из-за трав, тяжело дыша, выскочил большой пес дворняга. Бросил на студента суровый исподлобья взгляд, припадая на переднюю лапу, подбежал к девушке и плюхнулся рядом.
— Это ваш телохранитель?
— Его зовут Джуля, — глухо пояснила девушка, все еще пристально изучая незнакомца. — Он ничейный. Ночует, где вздумает… Он свободолюбивый, гордый. Только меня признает…
— Сразу видно, он вас любит.
— Ходит за мной по пятам, — немного оживившись, кивнула девушка и погладила собаку. — Но из дома вырывается… Я его и заботой и лаской окружаю, все равно вырывается… Он лучше погибнет, чем будет жить в доме… Вот однажды попал под машину… теперь калека, — почувствовав, что слишком разговорилась, она опустила глаза и снова надулась.
— Вы из этой деревни? — он показал на косогор, где виднелось с десяток домов под раскидистыми деревьями.
— Угу.
— Издали деревня как картина. Наверное, и вблизи не хуже. Вот бы провести лето в вашей деревне.
Она сдула волосы, падавшие на лоб, и пожала плечами, как бы говоря: «Кто вам мешает?».
