продолжай досмотр – тут, видно, более крупным пахнет…
Они сняли с меня тысячу баксов. Но, что хуже, подали в суд, который без промедлений лишил меня прав на год за управление в состоянии опьянения. Я не спорил, на заседании, напоминающем сталинскую тройку (хотя судья был один, но скорость вынесения приговора поражала быстротой), сидел тихо… С этими не поспоришь. Захотели – сделают. Лучше не усугублять…
Права отправили по месту их выдачи – в мой родной город, за тысячу километров от Москвы, – а «Селика» надолго замерла на своем парковочном месте возле дома. Единственное, что я мог, – время от времени забираться в нее, заводить мотор, откидываться на сиденье, представлять, что мчусь по пустой, ровной дороге.
Конечно, приложив усилия, я бы мог права выкупить, пойти жаловаться, поднять шум. Но шум вполне мог ухудшить мое положение. Да и в глубине души я как-то спокойно отнесся к случившемуся – вначале, когда меня разводили, было недоумение («прям как в кино»; «улыбнитесь, вас снимает скрытая камера»), немного позже – досада, а потом, когда поставил машину на прикол, появилось даже нечто вроде радости. Словно меня освободили от какого-то груза, хоть и почетного, но обременительного.
Рассказывая про этот случай приятелям, я наблюдал разную реакцию. Иван, например, как мне показалось, злорадненько усмехнулся: «Ну дак любой бы с чувака на такой тачке бабок стряс». Свечин пожал плечами: «Зарабатывают люди, чему удивляться…» Их слова были справедливы, но я не мог понять, зачем гаишники настаивали на лишении меня прав. Тысячу баксов получили, ну и отпустили бы… Ответ я получил от Руслана.
Выслушав меня, он сказал, глядя в сторону: «Ты с информашками, которые размещать берешься, будь поразборчивей». Расспрашивать его подробнее я не стал, но, покопавшись в архиве выполненных заказов, без труда нашел два-три, за которые меня вполне могли наказать…
Так или иначе с потерей колес на год жизнь моя потекла по прежнему алкогольно-тоскливому руслу. Я путешествовал по городу, до позднего вечера сидел в кабаках, опрокидывая рюмашки, не сдерживая себя мыслью, что завтра нужно будет в половине девятого прыгать за руль… И в один из таких поздних вечеров в одном из кабаков я познакомился с Аллой.
Торчал за столиком со стопкой водки и стаканом томатного сока, уже был порядочно пьян, когда ко мне бесцеремонно подсела девушка. Таких точнее называть – девка. Высокая, стройная, ухоженная и явно небедная, с симпатичным и умным лицом, но по поведению – гопница. Агрессивная и бесстрашная. К тому же не тина пятнадцатилетняя, а вполне взрослая, пожившая.
Она плюхнулась (именно – плюхнулась) на стул, громко поставила на стол банку с «Туборгом», сняла с плеча что-то длинное и тонкое в чехле. Выдохнула облегченно:
– Теперь можно и побухать.
– Побухать всегда можно, – проворчал я.
Она посмотрела на меня, за несколько мгновений изучила и оценила. Стала развивать общение:
– Но, согласись, сорвав с лохов пятнадцать нежно-голубых бумажек, бухать приятнее.
– Хм, не могу не согласиться.
Она мне понравилась. По крайней мере, выделялась из этой никчемной массы вокруг.
– Я тоже снимаю с лохов бабки, а потом бухаю, – сказал, чтобы показать, что тоже не как большинство.
– Каким образом снимаешь?
– Ну, – я крутанул рукой в воздухе, – размещаю их убогие материалы в СМИ… Перепродаю информацию, короче.
– Ясно. Это тебе приносит удовольствие?
– Когда получаю бабки – да. А так…
Девка хлебнула пива.
– Нужно зарабатывать легко и получать при этом удовольствие. – Она снова пристально посмотрела на меня; глаза у нее были красивые – большие и черные, умные, полуприкрытые верхними веками; взгляд от этого казался томным и в то же время внимательным.
– Как это – получать удовольствие? – решил я пошутить. – Проституцией заниматься я не согласен.
– Да ты, по существу, ею и занимаешься.
– С чего это? – фыркнул я.
– А что? Ты предоставляешь услуги, тебя покупают и используют, потом ты покупаешь кого-то и используешь. Морально, а может, и физически вы постоянно друг друга дудолите за деньги.
Я хотел ответить ей чем-нибудь резким и обидным. Но подумал и не стал.
– В общем-то, ты права… А тебя за деньги никто не… – вспомнил словечко, – не дудолит?
– Стараюсь этого избегать.
– И чем же ты зарабатываешь, уникальное существо?
– На бильярде играю. – Она толкнула висящий на спинке стула чехол, и я понял, что это кий.
– Должно быть, денежное занятьице…
– Не жалуюсь. Тысяч по десять-двадцать за вечер собираю. Иногда – больше.
– Реально? – Против воли пришлось стать серьезным; умножил десять на тридцать, получил триста тысяч…
– А что? Партия – пять тысяч. Пара-тройка партий, и можно отдыхать-куражиться.
– Хорошее слово – куражиться. Я его когда-то тоже любил употреблять… И как тебя зовут?
– Алла.
Я назвал свое имя и предложил выпить водки.
– Водку я потом выпью, – спокойно сказала она. – После секса.
– С кем секса?
– С тобой.
Я глуповато хохотнул и выпил один, запил томатным соком.
…Она действительно оказалась уникальным существом. Закончила девять классов, и с тех пор нигде не училась и не работала. С пятнадцати лет кочевала по бильярдным залам, выигрывала, получала денежки. Иногда партейку и проигрывала, но не заражалась азартом, – если видела, что человек явно сильнее, уходила. Впрочем, случалось, проигрывала специально, чтобы завлечь соперника, заставить его поставить не пять, а пятнадцать тысяч.
Во многих бильярдных у нее были знакомые маркеры и охранники, которые в случае напрягов или большого выигрыша, уводили ее в служебное помещение, а потом выпускали на улицу через служебный ход. Но прибегать к помощи посторонних, как она говорила, приходилось редко – к выигрывающим девушкам мужчины относились снисходительно, проигранное отдавали легко, да и она делала вид, что ее выигрыш случайность, удивившая и ее саму. Получив деньги, Алла перебирала их, якобы не веря счастью, незаметно брала свой кий и исчезала из бильярдной.
Жила она в районе Чистых прудов, в доставшейся от бабки квартире. Количество комнат я за месяц с лишним нашего общения так и не сумел подсчитать. Дом был старинный, может, начала девятнадцатого века, в квартире Аллы в те времена обитал, скорее всего, какой-нибудь высокопоставленный чиновник.
Мне нравился зал, а вернее – зала, – огромная, с длинным обеденным столом и галереей под потолком. На галерею вела лестница, и там, наверху, было несколько комнат. То есть квартира у нее была двухэтажная.
Я все допытывался, хотя и не очень навязчиво, сколько она за такие апартаментищи платит по коммуналке, одна ли здесь прописана. Поверить в то, что обычная девка может легально занимать такую площадь, было сложно. Я, по крайней мере, так до конца и не поверил.
На мои вопросы Алла отмахивалась, словно я спрашивал о полной ерунде:
– Квартплата меня не напрягает… Фигня это… Понимаешь, у потомственных москвичей обычно очень много вариантов…
– Каких вариантов? – прикинувшись дурачком, пытался уточнить я.
– Всяких. В том числе и насчет жилья.
Ей, видимо, больше нравилось ощущать себя хозяйкой таких хором, чем собственно находиться в них. Большую часть времени она проводила в небольшой, ближайшей к туалету и ванной комнате, современно отделанной, с телевизором-плазмой, свежей мебелью, широкой кроватью. В других же стояли какие-то
