близким знакомым. Спустя время возникало желание повторить эти недели, но становилось ясно, что это несбыточно. Даже если она согласится снова быть вместе, такого бурного, безумного загула уже не случится. Будет скучнее и искусственнее.
Когда Свечин узнал, что мы распрощались, расстроился:
– Жалко. Я бы хотел ее изучить. Неплохой типаж для повести.
– Могу дать телефон, – почти всерьез сказал я.
– Да нет, не надо. Таких лучше изучать издали…
Да, типаж интересный. И меньше чем через год мне встретился подобный, по имени Полина, с которым я прожил-промучился-пробезумствовал четырнадцать месяцев. Алла стала своего рода репетицией перед этим, серьезно надломившим мою психику, марафоном.
Но между ними были другие события, другие радости, неприятности и геморрои.
Общение с Аллой потребовало основательной реабилитации. Я был истощен алкоголем, разнообразной наркотой, частым сексом, недосыпанием. Пришлось накупить витаминов, «Эссенциале» для очищения печени. Чтобы выбраться из несильного, но продолжительного запоя, сосал по вечерам легкое пиво, а по утрам принимал буквально граммов пятьдесят водки. На работе сидел истуканом, не в силах заняться ничем серьезным, и бесил исполнительного директора, который с удовольствием применил бы ко мне свои армейские наказания, не будь каждый мой прогул оправдан справкой (конечно, купленной, но вполне законной) о нетрудоспособности.
– Наберут инвалидов, – ворчал Настоящий Полковник при каждой встрече. – Гнать, и все…
Только я стал возвращаться в нормальное состояние (к концу октября), на электронную почту пришло письмо от Ангелины, с которой я уже месяца три никаким образом не контактировал, даже редко о ней вспоминал, считая, что наши отношения прекратились окончательно.
В письме было предложение съездить такого-то числа на Форум молодых писателей в Липки. «Это недалеко, – следовало уточнение, – за Николиной Горой».
Я обрадовался и воодушевился в первый момент. Воскресли все мои планы, сердце, как говорится, забилось чаще. Но сразу осадила мысль: права-то у меня отобрали, и «Селика» сейчас – лишь красивый сгусток неподвижного металла, пластика и резины… Можно было поехать без прав, но это… «И что, что я рискну? Толку-то? Свожу Ангелину по ее делам и услышу на прощанье: «Спасибо, до новых маловероятных встреч».
Хотел набрать ей ответ, сообщить, что с автомобилем такие и такие проблемы. Посидел над клавиатурой, а потом взял телефон.
– Очень жаль, – выслушав, сказала она без особой грусти. – У меня как раз день свободный… И тебе бы было интересно пообщаться с молодыми писателями.
– Я уже общался, – ответил, давя горьковатую усмешку.
– Ты общался с московскими, а в Липках со всей России. Очень интересные люди. Захар Прилепин, Ира Мамаева, Садулаев… Что ж, нет так нет.
– А может быть, мы просто встретимся? – зацепил ее, наверняка готовую отключиться, вопросом. – Необязательно ехать куда-то.
– Я бы с радостью, – фальшивое сожаление, – но как раз стала собирать материалы для кандидатской. Хочу защититься.
– И что, нельзя сделать перерыв на час-другой?
– Сейчас вовсе нет времени…
– Тогда – ладно, – потеряв терпение, довольно жестко перебил я. – Удачи во всех делах.
– Спасибо. И тебе…
Такой вот был последний наш разговор. Точнее – предпоследний. Последний состоялся месяцев через шесть-семь, весной, и его можно назвать эпилогом наших довольно странных отношений.
Да, поговорили и попрощались… А через несколько дней состоялось судебное заседание, на котором вынесли решение, что я и бывший хозяин квартиры должны выплатить его бывшей жене сто тысяч долларов. По пятьдесят соответственно.
Вот так. Полтора года назад я выложил пятьдесят кусков наличными, оставался должен банку на данный момент шестьдесят шесть, а теперь нужно было выбрасывать еще полтинник. С одной стороны, абсурд, а формально… Дело в том, что во время суда квартиру оценили по состоянию на декабрь две тысячи шестого года, когда был принят иск. За полгода с небольшим с тех пор, как я ее покупал, квартира подорожала чуть ли не вдвое. Конечно, несправедливо, но по закону…
Полтинник у меня, в общем-то, имелся, но, во-первых, выбросив его, я оставался практически на нуле, а нужно было на что-то жить, ежемесячно выплачивать шестьсот баксов за ипотеку, во-вторых, предстояли еще разборки с моей собственной бывшей женой, которая тоже старалась оторвать от квартиры кусок. И в- третьих – а с какой стати я должен раскошеливаться? С какой?!
Мой адвокат и представитель сирийца, конечно, подали апелляцию, хотя сразу сказали, что шансы минимальны и нужно готовить сумму…
Ясно, что витамины и «Эссенциале» были забыты; я снова слонялся по кабакам, глотал стопари, с ненавистью смотрел на счастливо-тупые рожи людишек… Наслонявшись, покупал бутылку водки и запирался дома. Утром, похмельнувшись, принимал душ, брился кое-как, ехал в агентство в вечно забитом метро и потом до вечера таращился в монитор компьютера, стараясь не дышать на сослуживцев.
Видон у меня наверняка был далеко не здоровый, но никто не интересовался причиной этого. Так, бросали опасливо-презрительные косяки, может, шептались за спиной, и все. И потому так неожиданно было то, что однажды в обеденный перерыв вдруг подошел Руслан.
Спросил тихо, заботливо:
– Что смурной такой?
– Так… – Откровенничать не хотелось, тем более я знал, что его участие бескорыстным не бывает.
– Сначала думал, что просто бухаешь, – стал развивать Руслан беседу, – а потом понял – серьезные напряги… Может, помощь какая нужна?
– Да какая тут помощь…
Неожиданно для себя я рассупонился и рассказал про решение суда, про то, что Наталья наверняка снова объявится…
– М-да-а, навалилось. Еще и прав ведь лишили, – вспомнил Руслан. – Черная полоса… Держись, земляк, что еще пожелать… Кстати, с Максом-то контактируешь?
Я насторожился:
– Созваниваемся. А что?
– Да опять начал беситься. Он мне напрямую говорить боится, а матери всю душу изодрал. Видишь ли, не хочется ему в Красноярске жить. Восемьдесят штук каждый месяц получает, бонусы, и все ноет… В общем, домой собирается возвращаться.
– Он уже сто лет собирается, – пожал я плечами; разговаривать не хотелось – в очередной раз убедился, что проявление заботы обо мне – это для Руслана лишь повод заговорить о своем. – И не соберется никак.
– Да я помню, помню, – Руслан закивал, – но матери от этого не легче. Она верит, боится. Что он там делать-то будет? Кому он там нужен?… Слушай, поговори с ним. Ведь у него дури же хватит уволиться, к матери примчаться. А что там? На местное вэгэтээрка его не возьмут…
– Почему?
– Ты не знаешь, что ли?… Он тебе не рассказывал?
– Да нет…
Руслан помолчал, явно решая, стоит ли открывать мне некую тайну. Решил открыть:
– Ладно, с Лианкой они разошлись, он человек свободный теперь… Идиот… Тем более сам во всем виноват… Короче, трахал жену директора нашего вэгэтээрка, ну, областного. Директор в итоге узнал, взбесился, чуть Макса не заказал. Тот и свалил в Москву. Вроде как к Лианке, а на самом деле – от директорских угроз спасался.
– Понятно. – Мне с трудом удалось не усмехнуться. – Поэтому и тянет с возвращением. И хочет, и боится.
– Наверно… Хотя время прошло, директор с женой давно развелся, молодую нашел… Но на работу
