Впереди — столица Трансильвании город Клуж. На подступах к нему фашисты усилили свои войска четырьмя дивизиями, две из которых — танковые. 1844-й и 1846-й полки бригады сражаются в составе 163 -й стрелковой дивизии, 1848-й — придан 104-му стрелковому корпусу. За атаками наших пехотинцев следовали контратаки фашистов. Особенно яростно сражались они на участке, где держали оборону бойцы 1844-го полка.
После упорных боев, 11 октября, Клуж был взят. Но в его окрестностях появилось немало могил со звездой. В одной из них захоронен Герой Советского Союза командир орудия 1848-го полка сержант Кузьма Степанович Пургин.
Колонна машин въезжала в освобожденный Клуж. Было раннее утро, но по обе стороны дороги стояли жители города. Они приветствовали освободителей, бросая им цветы. Букеты летели с веранд, балконов, из окон.
— Ребята, песню! — крикнул сержант.
Нежурин, откашлявшись, затянул:
Больше десятка бойцов, сидевших с ним рядом в машине, подхватили:
— А неплохо нас встречают! — крикнул разведчик До-донов. — Посмотрите, какие красульки стоят!
Девушки смеялись, что-то кричали и посылали вслед машине воздушные поцелуи.
— Ишь, какие любезные! — сказал Кокарев. В расчете, где служил Нежурин, он был всех старше, а потому и носил кличку «Старик».
— Это тебя увидели! — засмеялся Додонов. — Ты ж природный сердцеед. Пилотку только поправь, а то сидит на голове, как пирог.
Все дружно засмеялись.
— Продолжай песню! А то, смотри, только на нашей машине и не поют!
Нежурин снова затянул:
И сколько было духу солдаты подхватили:
Песни взлетали над каждой машиной, а на первой играла гармонь, пиликала скрипка. Хоть в пляс пускайся!
Центр города. Университет. Здание министерства. Путь преградила река, через которую еще не налажена переправа.
Противник бежал, но недалеко. Опомнившись, начал артобстрел. Засвистели снаряды, и все смешалось.
Вот бежит женщина, плачет, в отчаянии раздирает себе грудь. Пять минут назад она приветливо улыбалась освободителям. Рядом с ней стояла маленькая девочка. А сейчас дочка мертва…
Когда артобстрел затих, принялись окапываться в дубовом сквере, что тянется вдоль реки. Наутро переехали водную преграду по налаженному саперами мосту и оказались в другой части города.
Расчет Нежурина поставил свое орудие на углу решетчатой железной ограды, за которой стоял красивый двухэтажный дом. Обстановка его поражала роскошью. Зеркала, рояль, обитые бархатом диваны с подушечками, расшитыми шелком, картины в позолоченных рамах, массивные люстры — все дышало красотой, комфортом. Хозяев не было.
Пустовало большинство богатых домов. Хозяева сбежали, напуганные немецкой пропагандой о зверствах большевиков.
Заходил в такие дома вместе с другими бойцами и И. Иванов. Паркет, спальни, залы, детские, ковры, шкафы, полные дорогой одежды, вызывали у него невеселые воспоминания:
«У каждой кровати — дорогая тумбочка, на ней — радиоприемник, а мы сообщение о нападении на нас фашистов слушали из картонных репродукторов. О радиоприемниках не могли и мечтать. У нас на всю деревню была одна швейная машина, один велосипед, да и тот — у председателя колхоза. На все хозяйство дали одну полуторку, ее мобилизовали в первый день войны… А тут такая роскошь. И все мало. Еще, сволочи, пошли нас грабить!
Везде много дорогого тонкого белья, верхней одежды. Бери не хочу. Но зачем это нам, солдатам? Сложить в вещмешок и носить за плечами? И так груза хватает… Если б эти вещи могли спасти от смерти… Так ничего и не брали».
Один из пустовавших домов, куда зашел Иванов, оказался домом терпимости. Об этом кричали портреты голых женщин на стенах. Под каждым стояла цена, словно продавались не люди, а мебель. Румыны рассказывали, что до прихода русских на каждой улице был публичный дом. Самая дорогая женщина стоила пятьсот лей. Это в переводе на советские деньги — пять рублей.
В доме терпимости осталась одна его хозяйка: немцы напугали женщин, что большевики за такие дела ссылают в Сибирь. «Вот установится власть — девушки вернутся. Тогда приходите», — говорила хозяйка, приняв Иванова за клиента.
«Я видел фотографии, расценки, вывеску, комнаты, постели и не мог никак убедить себя, что это не во сне, а на самом деле. Вот тебе мораль, совесть, человеческое достоинство!» — писал Иванов.
Вскоре Клуж, как все освобожденные до него города, остался позади. Но никогда истребители танков не забудут его имя. За смелые боевые действия и героизм, проявленные при взятии столицы Трансильвании, бригаде было присвоено наименование «Клужская».
Глава 5. На земле венгров
В составе 27-й гвардейской армии бригада продолжала стремительное наступление на запад.
Фашисты отступали, оставляя засады, которые в условиях горной местности действовали эффективно. Под обстрел одной из них попал 1846-й полк на подступах к Дебрецену.
«Дорога спускалась в котлован, на дне которого лежало село, и снова поднималась в горы, издалека
