бесцеремонно потребовал, чтобы я его свозила в пару мест — «ведь долг платежом красен». Я так и не поняла, что особенного он для меня сделал и откуда возник этот долг, но решила не портить с ним отношения. В итоге часа четыре колесила с ним по городу, нервничая в пробках, а еще больше, когда он, отлучаясь «всего на пять минут», задерживался на невообразимо долгое время. Похоже, он считал, что приобрел в моем лице водителя, готового расходовать на него собственный бензин. Когда я демонстративно свернула на заправку и красноречиво посмотрела на Стаса, мол, давай, напои моего коня бензином, он, не краснея, сообщил, что, торопясь на свидание со мной, забыл портмоне на работе, но за эту поездку рассчитается талонами на бензин, которые ему пообещал дать один бизнесмен; правда, не было ясно, когда это произойдет. И этот человек хотел, чтобы наши деловые отношения переросли в более близкие!
Словом, когда я отделалась от Стаса, была усталой, раздраженной и испытывала непреодолимое желание спать. Я не стала оставлять машину на стоянке, а поехала прямо во двор и благодаря крошечным габаритам своего авто втиснулась между каким-то «японцем» и старым «опелем». Из последних сил поднялась к себе, отключила все телефоны и рухнула на кровать.
«Тик-так! Тик-так! Тик-так!» — громкий отчетливый звук настенных часов ворвался в мой сон и изгнал его. Я легко соскочила с кровати и, не раздумывая, поспешила в другую комнату к двери, открывающейся в иной мир.
На этот раз я сразу поняла, где оказалась, хотя улица с тех пор очень изменилась. Я знала, даже не глядя на табличку, какое название она в те времена носила, — Фундуклсевская. Серое здание театра, как и в нынешнее время, только название у него совсем другое — Бергонье. А напротив него я увидела незнакомое мне двухэтажное пышное здание и с трудом узнала в нем нынешнее обиталище «Нефтсгаза». Из его входной двери вырвася поток щебечущих, весело болтающих, непрерывно смеющихся гимназисток в одинаковых темных шляпках, но в разнообразных пальто, накидках, дождевиках, плащах, из-под которых виднелись одинаковые серо-синие форменные платья. Боясь разминуться с Ларисой, я обосновалась у самого входа, где виднелась табличка «Киево-Фундуклеевская женская гимназия». Заметив девочку, как всегда, более серьезную, чем другие гимназистки, я помахала ей рукой и мысленно прокричала: «Респект, Лора! Рада тебя видеть! Хорошо выглядишь, подруга. Не знаю, как ты в таком длинном форменном балахоне ходишь и нигде не цепляешься? Вот я больше люблю „мини“. А твой белоснежный гипюровый воротничок на платье — просто класс! Какими порошками пользуешься при его стирке?»
Я увидела, как Ларису сзади осторожно взяла за локоток полная, на вид добродушная гимназистка, заставив се резко обернуться. Из роившихся в голове Ларисы мыслей я узнала, что эту девушку зовут Поли, а Софи, острая на язычок, еще в первом классе прозвала ее «купчихой», что вызвало между ними вражду, не прекращающуюся до сих нор. При этом обе считали Ларису самой близкой подругой.
— Лора, не желаешь ли присоединиться к нам? Мы собираемся в синематограф на «Тэсс из страны бурь» с участием Мэри Пикфорд — она такая душка! — предложила Поли, не отпуская руку Ларисы. — А перед этим навестим кондитерскую Семадени.
— Мерси, Поли, к сожалению, сегодня никак не могу. Обещалась маменьке вернуться домой вовремя.
— Очень жаль. Лора. Завтра обязательно поделюсь впечатлениями о фильме. Ведь там играет божественная Мэри! Как я ей завидую! — И Поли от восторга закатила зеленые, похожие на виноградины глаза.
В конце улицы показался желто-красный трамвай. Перекрывая обычный шум своим скрипом, скрежетом и предупреждающими звонками для зазевавшихся на путях, он медленно подползал к остановке. Поли присоединилась к стайке спешащих к трамваю гимназисток.
Лариса, дождавшись, когда тронется трамвай, направилась вниз, к Крещатику. Я узнала, что на душе у нее было тревожно; разложенный вчера пасьянс предрекал, что над знакомыми ей людьми нависла смертельная опасность, а старинные карты, как она неоднократно убеждалась, никогда не ошибались. Лариса считала себя мудрой, поскольку обладала магическими знаниями и силой, которые получила от бабушки. Раскладывая пасьянсные карты, она обретала дар предвидения, возможность заглянуть в будущее.
Магические пасьянсы, которым ее научила бабушка, были необычны уже тем, что их нужно было уметь составить самому. И хотя в наследство от бабушки она получила тетрадь с готовыми пасьянсами, это были скорее примеры, подсказывающие, как и что делать, так что нельзя было слепо им следовать. Важны были не столько определенные правила, сколько умение пропустить через свое «я» чувства и судьбы других людей. Обычно за помощью обращались люди с тяжкими проблемами, и, восприняв их сердцем, пропустив через себя, она впадала в болезненное состояние. Наутро она чувствовала себя разбитой, опустошенной, словно рассчитывалась за приобщение к тайнам будущего своей жизненной энергией. Порой составление пасьянса ее вымучивало до изнеможения, чуть ли не до обморока, и тогда на помощь во сне приходила покойная бабушка. События, предугадываемые Ларисой с помощью пасьянса, исполнялись с удивительной точностью, словно духи иного мира это гарантировали. Поэтому она соглашалась на составление магического пасьянса лишь в исключительных случаях.
Ларису пугало то, что магия имеет в своей основе активное начало, а не пассивное, как обычные гадания, и, узнав с ее помощью будущее, она тем самым предопределяла его исполнение. В неизвестности всегда есть надежда, и мы больше склонны верить обещаниям благополучного исхода, чем горькой реальности. Жестокие властители древности нередко казнили гонца, а порой и посла другой страны, принесшего дурную весть.
Составленный по просьбе Софии пасьянс на судьбу Эмилии показал, что она жива, но находится в смертельной опасности. Лариса так и не набралась мужества его закончить, чтобы узнать, увенчаются ли успехом поиски несчастной девушки, удастся ли найти ее живой и невредимой? Прошлой ночью Ларисе приснилась комната в кроваво-красных тонах, что уже было само по себе плохим предзнаменованием. За круглым темным столом из мореного дуба покойная бабушка раскладывала пасьянс, называя каждую карту, перед тем как положить ее в ряд.
— Возьмем из одной колоды четыре дамы, — бабушка, страдающая при жизии тугоухостью, очень громко и четко выговаривала слова. — Червовая дама — Эмилия, бубновая — София, трефовая — Христина, пиковая — ты сама. — Тут она улыбнулась, но ее улыбка Ларисе не понравилась, к тому же впервые бабушка вводила ее в пасьянс. — Дамы требуют кавалеров; возьмем из колоды четырех королей: червовый — Адам, бубновый — Жорж, трефовый — Овсей, пиковый — Феликс, и выложим их как продолжение ряда. Выкладываем поверх них восемь карт рубашками вниз. Затем под королями и дамами еще восемь рубашками вниз. Посмотри, внученька; ряд вновь заканчивается трефовой семеркой. — Старуха зловеще улыбнулась. — Нижний ряд наполовину покрываем новым рядом рубашками вверх. Оставшиеся карты от колоды пока сложим в «лавку» — они будут нашим резервом. Берем вторую колоду…
— Открой карты нижнего ряда, — попросила Лариса, чувствуя, что у нее сильно колотится сердце.
— Это не по правилам, — возразила старуха и вдруг смягчилась: — Ну разве я могу отказать любимой внученьке? Начнем с последней.
Она открыла карту, и это оказался трефовый валет. Вдруг в голове у Ларисы все смешалось в какофонию цвета и звука, и она проснулась.
Многое в сновидении было необычным — новый пасьянс, который возник во сне помимо ее воли, из которого, несмотря на свою великолепную память, она запомнила лишь основные картинки — дам, королей. Червовый король, Адам, в окружении трефовых карт — это предзнаменование для него тяжких событий, вплоть до смерти. Но как она ни напрягала память, никак не могла вспомнить карты, окружавшие другие картинки. Особенно ее интересовала червовая дама — пропавшая Эмилия. А больше всего ее поразило то, что в пасьянсе была задействована она сама. Из этого следовало, что, как бы она ни поступила, судьбы Эмилии, Софии, Адама и ее сейчас тесно связаны между собой. Были и незнакомые ей имена, к примеру Жорж. Может, это тот долговязый гимназист, к которому неравнодушна Софи? Овсей — неужели это становой пристав? А имена Христина и Феликс были совершенно незнакомы. Все эти размышления звали ее в Белую Церковь; похоже, чтобы разобраться в этих хитросплетениях, придется вновь туда съездить.
Погруженная в размышления, Лариса отправилась домой более длинным путем, рассчитывая пешком дойти до Европейской площади, а там на трамвае по Николаевской спуститься на Подол. Мне такой вариант понравился: интересно было прогуляться, увидеть своими глазами, как выглядел город почти сто лет тому
