назад. Солнечные лучи весело играли в лужах, оставленных недавним дождем, а если добавить к этому хорошо прогретый воздух, то казалось, что сейчас весна, а не осень. Чудесная погода изгнала все волнения и тревоги, придав мыслям Ларисы другую направленность. Ей захотелось оказаться в парке, подальше от людей, шума трамваев, экипажей, побыть в одиночестве, насладиться запахами природы. Для этого лучше всего подходил заброшенный куреневский парк «Кинь грусть», где ей довелось побывать всего один раз. Ей вспомнились узкие тропинки, петляющие среди старых деревьев, густо поросшие ряской нечищеные пруды, очаровывающие своей девственностью и сиротливостью, спасшиеся здесь от людской суетливости и прагматичности. Но парк находится на окраине города, и туда без извозчика не добраться, да и девице одной не пристало гулять в столь отдаленном, глухом месте. Проще пешком пройтись до сквера Владимирской горки, до Купеческого парка или прогуляться по тополиной аллее на Бибиковском бульваре. Так и не определившись, Лариса свернула в сторону Думской площади.
Я жадно рассматривала людей, дома, находя что-то знакомое, но чаще все было не таким, как в наше время. Здания, украшенные фризами, лепниной, декоративными элементами, портиками, колоннами, при схожести стилей отличались друг от друга, и я не скучала по архитектурной моде XXI века, помешанной на стекле и металле. Люди прогуливались по улицам не спеша, с достоинством — не было сутолоки, лихорадочной гонки и небрежности в отношениях. Обмениваясь приветствиями, мужчины приподымали шляпы, целовали ручки дамам, причем с явным удовольствием, и это было для меня как бальзам на рану. А вот мне за мои двадцать семь лет никто и никогда не целовал руку. Было жаль, что я не имею возможности заснять все это фотоаппаратом. Приходилось рассчитывать лишь на свою память. Горько вздохнув, я прилепилась к Ларисе, став с ней единым целым, прислушиваясь к ее мыслям, улавливая чувства.
Погода была непривычно теплой для октября, и Лариса готова была поверить в чудо повторения лета. Ей не хотелось признавать правоту календаря, извещающего о скором наступлении холодов. Позднюю осень и зиму она не любила, прежде всего из-за того, что увеличивались расходы, так что и без того скудный семейный бюджет трещал по швам. Снова придется закупать дрова, топить, чистить печь, ловить презрительные взгляды гимназисток, задерживающиеся на ее стареньком пальто с мерлушковым воротником, и придумывать, по какой причине она не пойдет на Рождественский бал в Купеческом собрании, хотя истинной причиной было отсутствие подходящего платья. В такие минуты Лариса ощущала себя Золушкой, не встретившей добрую фею, которая могла бы помочь ей попасть на бал. Тут Лариса подумала, что, поскольку Мария уехала на фронт, где стала сестрой милосердия в госпитале, можно будет подобрать для бала какое-нибудь из ее платьев. Хотя бы взять то сиреневое, только потребуется его немного ушить по фигуре. Ларисе стало стыдно из-за своего желания самовольно распорядиться гардеробом сестры в ее отсутствие, и она пожелала ей скорого и благополучного возвращения домой, решив платья ее не трогать.
Известие об отъезде Марии на фронт вызвало рыдания у маменьки, лишь немного успокоившейся, когда Лариса сообщила, что говорят карты: все будет хорошо, сестра найдет там свое счастье. Анна Ивановна боялась пророческого дара, который унаследовала младшая дочь от ее мамы Ефросиньи Фоминичны, и не раз хотела уничтожить старинные пасьянсные карты, считая их злом, так как негоже человеку знать свое будущее, но всякий раз останавливалась, не в силах перебороть охватывающий ее страх. Неоднократные чудесные свидетельства, подтверждающие пророчества Ларисы, успокоили материнское сердце, и она с легкой душой отпустила Марию в самостоятельную жизнь.
Лариса обратила внимание на торопливо шагающую приземистую фигуру в длинном темном макинтоше и котелке, неуклюже манипулирующую при ходьбе тростью-зонтиком и смешно закидывающую ноги. Личность показалась ей весьма знакомой, однако этот человек никак не мог в это время находиться здесь. К своему удивлению, Лариса поняла, что именно его она подсознательно хотела увидеть сегодня и что ее волнения и страхи были связаны с ним. Заметив, что мужчина свернул в сторону Прорезной и зашел в известную кофейню «Жорж», она последовала за ним. Войдя в зал, напоенный чудесным ароматом кофе, Лариса увидела, что мужчина уже успел сделать и получить заказ — разноцветные шарики мороженого в хрустальной вазочке и небольшое блюдо, полное пирожных «эклер».
Увидев Ларису, Адам смутился, покраснел и, подхватив лежащую на столике газет)*, мгновенно ее развернул, словно хотел прикрыть ею кондитерское изобилие. От этого он почувствовал себя еще более неловко, сложил газету, привстал и, указав на стул напротив, произнес.
— Присаживайтесь, пожалуйста, Лора. Я обожаю сладкое и, раз уже здесь, не устоял перед искушением. Кофе с пирожными не отведаете ли?
— Благодарю вас, но не имею такою желания.
В подтверждение своих слов Лариса отрицательно помотала головой, но Адам, заметив, с каким удовольствием девушка вдыхает воздух, насыщенный дразнящими ароматами, несмотря на ее возражения, заказал ей кофе по-венски и пирожные. Это ему прибавило уверенности в себе, и он вновь вознамерился приступить к пиршеству, заметив вскользь, что погода стоит чудесная, предполагая этим задать тему предстоящего разговора, однако Лариса поспешила направить беседу в интересующее ее русло.
— Вы не ответили, Адам, есть ли что-нибудь новое о розыске Эмилии? Так хочется, чтобы ее в самом скором времени нашли, и непременно живою и невредимою.
— Все, что в моих силах, я делаю, но, несмотря на мои усилия, пока результатами похвастаться не могу, — вздохнул Адам, и, заметив, что девушка не притрагивается к угощению, понял, что расспросов не избежать, и отодвинул от себя вазочку с мороженым.
«Хотелось бы верить, что он усердно этим занимается». Лариса изучающе посмотрела на молодого человека, а тот сразу отвел взгляд в сторону и подумал: «В этой барышне есть нечто такое, что поневоле внушает страх».
— Думаю, Адам, вы что-то утаиваете.
— Так, пустяки, и, по-моему, никак не связано с исчезновением барышни Эмилии.
— Все же извольте рассказать об этих пустяках, — настойчиво попросила Лариса.
— Право, это такие мелочи… — Адам снова вздохнул. — Только попрошу, барышня Лора, не рассказывать об этом Карпу Никифоровичу — тот может посчитать, что я за его деньги занимаюсь не тем, чем требуется. И барышне Софии не говорите, а то она невзначай…
— Хорошо, я никому не буду об этом рассказывать! — не выдержав, прервала его Лариса.
— Мне кое-что удалось выяснить о Сосницком — помните, я вам рассказывал легенду о нем?
— И что же? Сосницкий оказался упырем, встающим из гроба через полстолетия, чтобы напиться человеческой крови?
— Видите, и вы сразу насмешничаете, даже не дослушав, — горько произнес Адам.
— Простите меня за неуместную шутку на столь грустную тему, — повинилась Лариса. — Рассказывайте, Адам, я больше не буду вас прерывать и внимательно выслушаю.
— В прошлый свой приезд, Лора, вы своими действиями полностью развеяли мои подозрения в отношении секты скопцов и даже соизволили пошутить, что проще поверить в легенду о шляхтиче Сосницком, чем в то, что скопцы замешаны в похищении девочек. Я самым серьезным образом отнесся к вашим словам и даже разыскал очевидцев событий полувековой давности. Мне стало известно о любовном романе помещика Феликса Сосницкого и дочери мелкопоместного шляхтича Зиновия Яблонского Ангелины. Это помогло мне сделать некоторые предположения, но вот подтверждения им я никак не мог отыскать. Недавно я узнал, что Яблонские были людьми православными, а не католиками, как ранее думал, и решил ознакомиться с метрической книгой, хранящейся в церкви Марии Магдалины. В этой книге я нашел запись о рождении и крещении в 1864 году младенца мужского пола, родителями которого были: мать — Ангелина Яблонская, отец — Феликс Сосницкий, к тому времени уже мертвый. А свидетелем был записан Зиновий Яблонский. Не желаете знать, каким именем нарекли младенца?
— Судя по вашему мрачному тону, Адам, не составляет труда догадаться — Феликсом. — Лариса усмехнулась.
— Вы правы, Лариса, именно Феликсом, — разочарованно протянул Адам, желавший поразить девушку.
— Что было дальше, Адам, я могу прочитать по вашему лицу. Феликс Сосницкий — Яблонский, выждав, пока ему исполнится ровно пятьдесят лет, продолжил кровавое дело своего отца. Вот только мы не знаем, чем на самом деле занимался его отец и за что с ним расправились крестьяне. Не кажется ли вам, что все это полная чушь? Простите, что у меня вырвалось это слово, но так оно и есть.
