Глава 20
Я с трудом проснулась и не спешила покидать постель. Воспоминания о вчерашних событиях вновь нахлынули на меня.
Стас рассказал мне, что своим спасением я обязана не только ему, но и Марте, которой сразу не понравился Ашукин. Когда я к ночи не вернулась домой и моя мобилка была все время «вне зоны действия сети», моя подруга, приложив массу усилий, все же разыскала Стаса. А он уже давно подозревал Ашукина в убийстве своей сожительницы и еще в ряде незаконных действий, поэтому в последние дни пропадал в Белой Церкви, понемногу сжимая вокруг него кольцо. Поняв, что моей жизни угрожает опасность. Стас немедленно принял меры, подключив группу захвата «Беркут». В подвале дома-замка обнаружили Ингу и Милу, чрезвычайно исхудавших, напуганных, но живых и невредимых. С Егором было хуже — его накачали снотворным, и он находился в беспамятстве. Ашукин не пугал, а говорил правду: в доме оказалась прекрасно оборудованная операционная, уже подготовленная, чтобы принять тело Егора для разборки на органы. Там же находились специальные боксы для трансплантатов, и, судя по всему, он был здесь не первым пациентом.
В разрушенной взрывом кухне нашли два обгоревших тела — недоучившегося медика, выполнявшего здесь функции хирурга-мясника, и дочери Ашукина. По всей видимости, заметив пожар, они пытались погасить его собственными силами, пока не взорвался газ. Тина была еще жива, и ее отвезли в больницу, но, по словам врача, у нее не было шансов выжить.
Врач также осмотрел Егора и сделал заключение, что его жизни и здоровью ничего не угрожает, но спать он будет еще долго. Егора хотели на «скорой» отправить в больницу, но я настояла, чтобы Стас отвез его ко мне домой. Это крайне не понравилось Стасу, рассчитывающему идею с ужином у меня воплотить в жизнь в тот же вечер. Осознав, что снова «пролетел», он принял обиженный вид и, прощаясь, попросил не затягивать с благодарностью за спасение. Я пообещала выбрать для ужина самый лучший ресторан города, и Стас, недовольно хмыкнув, согласился.
Я встала, набросила халат и прошла в спальню — Егору я уступила свой диванчик. Хотя он все еще спал, его слегка порозовевшее лицо и ровное дыхание меня успокоили — с ним все было в порядке. Вчера, когда его вынесли из подвала, он напоминал мертвеца: его кожа была даже не бледная, а какая-то серая, и пульс едва прощупывался. Я нежно гладила его по волосам, любуясь дорогим для меня лицом, и внутри у меня все замирало, сладко ныло. Мне так хотелось не упустить момент его пробуждения, чтобы, как только он откроет глаза, наши взгляды встретились и он прочитал мои мысли и желания. Однако сон никак не хотел отпускать его. Может, потормошить его за плечо? Но я все же решила подождать.
Чтобы чем-нибудь занять себя, я прошла в гостиную, достала из буфета анкх и вернулась к Егору. В который раз я рассматривала этот чудодейственный крест, который, по словам Ашукина-Сосницкого, дает вечную жизнь и возможность путешествовать во времени, и не находила в нем ничего удивительного, разве только то, что он был необыкновенно тяжел. Так много может весить золото или свинец, но не серебро, из которого, на первый взгляд, он сделан. Нет, это явно не серебро, хотя с виду очень похоже. Может, платина? Или это сплав неизвестных металлов? К сожалению, я не разбираюсь в металлах. Но главное в кресте не то, из чего он сделан, а каким образом он совершает чудеса и кто заложил в него это? Пришельцы из иных миров или божественные создания? Что у него внутри — уникальный механизм, который на протяжении тысячелетий может работать без подзарядки и ремонта? Или его чудодейственность имеет другую природу, вроде волшебной палочки из сказок? А может, это она и есть?
Я взмахнула рукой и сказала, глядя на Егора; «Хочу, чтобы он немедленно проснулся!»
Егор продолжал спать, и я с досадой отложила анкх в сторону.
В дверь позвонили. «Наверное, Марта. Моя подружка, побывав на седьмом небе от счастья после возвращения дочери, теперь пришла меня проведать». Я сунула анкх в карман халата, крест своей тяжестью оттянул его и при ходьбе бил по ноге. «На обратном пути вновь отправлю его в буфет», — решила я.
Открыв дверь, я увидела Валентина. Он смотрел на меня встревоженно и в тоже время с нежностью:
— Можно войти?
Впустив его в коридор, я закрыла за ним дверь, но в комнату не пригласила. Не хватало, чтобы Валентин оказался у меня в квартире, когда Егор проснется.
— Что с тобой происходит? В последние дня никак не могу тебя застать дома, трезвоню тебе, а ты все время находишься вне связи, Ты куда-то уезжала? — поинтересовался он и, похоже, обиделся, догадавшись но моему выражению лица, что для визита я отвела ему очень мало времени.
— Много события произошло в моей жизни, и не все они приятные. — Я на секунду запнулась и уточнила: — Хороших все же было больше! Дочь Марты Инга и ее подруга Мила нашлись. В двух словах всего не расскажешь, а на большее я пока не готова.
— У тебя сейчас кто-то есть? — У него обидчиво дрогнули губы, и он попытался скрыть это фальшивой улыбкой.
— Ты все не так понимаешь… — ласково произнесла я и взяла его за руку, чтобы успокоить.
И тут меня словно током ударяло: с его лица сползла улыбка, а глаза, мгновение назад голубые, превратились в два мутных стеклышка…
— Смерть проклятому Феликсу! Смерть кровопийце и душегубу! На кол его! Отдайте его нам! Пусть ответит за кровь наших детей! — бушевала перед домом все увеличиваящаяся толпа крестьян.
— Мари — и-нушка! Доченька моя! Неужели я тебя больше не увижу?! — перекрыл шум толпы звонкий женский голос, полный смертельной тоски.
И толпа сразу загудела громче, заворочалась с утроенной силой. Послышались крики:
— Братцы! Неси топоры — будем двери выламывать! Не хотят душегуба добром отдать — силой возьмем!
Караул — три солдата и унтер-офицер — стоял стеной, защищая охраняемого ими пленника, но они понимали: если крестьяне ворвутся в дом, то сомнут их мгновенно. Ни ружья не помогут, ни штыки-молодцы. Да и не хотелось им стрелять в разбушевавшихся крестьян, ведь не без причины они бучу подняли; мертвые обескровленные тела трех юных девиц обнаружили в подвале этого помещичье-го дома. Нашлись и доказательства того, что эти дьявольские дела сотворил молодой помещик, а ныне их пленник. Впрочем, он и не отказывался, а спокойствие имеет необыкновенное. Унтер-офицер посмотрел на пленника, сидевшего на стуле со связанными за спиной руками, Bce такого же спокойного, словно происходящее его не касалось.
Под сильными частыми ударами дубовая дверь ходила ходуном, и сердце у унтера замерло — решение надо было принимать немедленно!
— Слышь, Никон, если они сюда ворвутся, нам несдобровать! Давай отдадим им этого супостата! — подал голос на правах земляка рябой солдат Прошка.
— Не твоего ума дело, Прохор. Наше дело — караулить!
— Моего — не моего, а помирать за ирода окаянного не хочется. Смотри, сидит он, радуется, небось, что с собой на тот свет еще несколько христианских душ захватит! — Рябой замахнулся на пленника, но унтер перехватил его руку.
— Не дело связанного бить, Прохор.
— Лучше за него помереть?! Прикажешь стрелять — не буду я! — И Прошка демонстративно приставил ружье к стене и отошел от него.
— Это что — бунт? — грозно спросил унтер, видя, что и остальные солдаты готовы последовать примеру Прошки. «Распустил я его, покровительствуя!» — В Сибирь, на рудники захотели?!
— А не будет Сибири — побьют нас мужички, пропадем ни за цапову душу! — не унимался Прошка.
Двери затрещали, было ясно, что еще немного — и они не выдержат.
— Рядовой Вакуленко, взять ружье! — заревел страшным голосом унтер, и Прохор даже не понял, как
