оказался вновь вооруженным на своем месте. Сработала многолетняя выучка.
— Попробуем с мужичками договориться, — тихо произнес унтер землячку и громко скомандовал: — Готовсь! — А сам подошел к двери: — Эй, мужики! Небось запарились дубовые двери ломать? Разговор есть!
— Не твоя забота! Говори, пока не поздно! А то мы уже скоро внутрь заберемся.
— Ух, какой ты быстрый! Прикажу — пальнем со всех стволов сразу; не заходя в дом, на небо отправишься!
— Чего хотел сказать, служивый?
— Отдам я вам помещика-душегуба, но с одним условием.
— Каким еще условием? Может, его поить, кормить, холить прикажешь?! На кол его посадим!
— Вот об этом и будет уговор — повесьте его, и все дела.
— А тебе какая разница, если он будет не висеть, а на колу смерть мучительную примет?
— Виселица его в любом случае не минет, а если на кол посадите, то про это озорство по губернии слух пойдет нехороший и неприятность будет большому начальству, а затем и нам. Виселиц для польских инсургентов[22] поставили немало, дай Бог и эта зачтется.
— Лады. Висеть помещику на осине!
— Гляди у меня — не обмани… Лучше, если крест поцелуешь, что так и будет.
Унтер открыл дверь, мужики, увидев направленные на них ружья, маленько оробели, затем двое из них поцеловали крест и, схватив пленника, вывели его во двор. Сразу на том месте образовался людской водоворот — били его чем попало, изодрали всю одежду, довели до беспамятства, а затем едва живого повесили на осине, на высоком берегу над Росью…
Полутемная каморка, свет от нескольких свечей.
Пять золотых ей пришлось заплатить, чтобы скрытно сняли и принесли ей тело любимого после казни. Теперь она хотела сама обмыть его и обрядить в чистые одежды, прежде чем тайно похоронить с помощью верного слуги Васюты.
В сложенных на груди руках мертвеца виднелся странный крест из светлого металла — она все сделала, как просил Феликс, сумев перед арестом тайком передать ему этот крест. Девушка рыдала возле тела любимого, коря себя за то, что не удержала его от занятия колдовством, и теперь он, погубив невинные девичьи души, сам отправился на тот свет. Знала девушка, что не райские кущи ожидают ее любимого, а котлы с кипящей серой, так как загубил он свою душу смертоубийствами. И больше не встретится они ни на земле, ни на небе, так как Ангелина Яблонская была прилежной прихожанкой местной церкви и рассчитывала попасть после смерти в рай.
Неожиданно ей показалось, что неподвижное тело любимого слегка задрожало. Она в страхе отпрянула от него. Ей стало страшно и захотелось немедленно бежать отсюда, но ноги не шли. Вдруг опавшая грудная клетка Феликса пришла в движение, и девушка увидела, что тот дышит. «Раз дышит, значит, не мертвец!» — обрадовалась Ангелина и захлопотала возле него. «Не иначе барин колдуй!» — неистово крестись, подумай Васюта, через полчаса зайдя за телом убивцы, чтобы везти к месту тайного захоронения. Той же ночью Ангелина вместе с верным слугой Васютой отвезла Феликса в город, нашла ему лекаря и выходила его.
Васюта, выходя и заходя в комнату больного, незаметно осенял себя крестным знамением, не ожидая добра от свершившегося чуда. Где это видано, чтобы мертвые возвращались с того света живехонькими? Да и не слышал он никогда, чтобы через несколько часов после повешения мертвец ожил. И не чудо это, а скорее дьявольское колдовство! Проклятый Феликс вновь вернулся на землю, а глупые крестьяне, его повесившие, ищут, где он захоронен, чтобы сжечь. А Проклятый Феликс набирает с каждым днем силы и много молча думает, но навряд ли о добрых делах. Другой бы в церковь пошел и свечу в обрамлении чистого серебра, а то я золота поставил бы за свое воскресение, а этот, видать, считает, что так и должно быть.
Когда однажды Ангелина обнаружила, что Феликс ушел от нее и скрылся в неведомом направлении, то чуть с ума не сошла от горя, покончила бы с собой, да тяжела была — ребеночка ожидала от Феликса. Васюта исчезновению ожившего мертвеца только обрадовался.
А вскоре в селе случилось несколько странных смертей, и умерли как раз те крестьяне, которые казнили молодого барина По селу прошел слух, что это Проклятый Феликс мстит им с того света, и еще не один раз вернется…
Ангелина Сосницкая, старая, сморщенная, немощная, в изношенной ночной рубашке, сидела в богадельне на кровати и читала про себя молитву. Призрак пропавшего мужа стал в последнее время тревожить ее по ночам. И не только она его видела, но и другие несчастные обитатели Сулимовки. При его появлении они накрывались с головой одеялами, шептали молитвы и мечтали, чтобы скорее наступило утро. Вот и этой ночью призрак пришел — молодой, каким был перед повешением, только стал еще краше: исчезли следы побоев, нанесенных крестьянами.
— К тебе приходили? — задал свой неизменный вопрос призрак.
— Да, Феликс. Сегодня были. Мужчина и девушка, почти девочка.
— Что ты им сказала?
— Сказала, что мой сын, Феликс невиновен, а все несчастья от внука — непутевого Колека. А о тебе я ничего не рассказывала, как и обещала.
Призрак задумался и вдруг присел рядом с ней. Она услышала, как жалобно скрипнули пружины кровати — разве призрак на такое способен?!
— Жаль мне тебя, Ангелина. Живешь ты на белом свете только благодаря моей доброте: помню, как вынула ты меня из петли. Поэтому и не хочу причинить тебе вред.
— Феликс, ты живой?! — спросила старушка с дрожью в голосе. — Но ты же совсем не изменился с тех пор, а я… — И она заплакала, слезы стекали по ее морщинистому, словно печеное яблоко, лицу.
— Ты не захотела идти со мной рядом, поэтому я ушел. Меня ожидала вечность, а тебя — дряхлость и смерть. — Он с пренебрежением посмотрел на нее.
— Я всю жизнь ждала тебя. — У нее уже не было слез, она только сглатывала слюну, двигая казавшимся громадным на морщинистой шее кадыком. — Почему ты оставил меня… когда я была еще молодой?
— Твоя молодость — мгновение, а моя — вечность… Ты: сегодня поступила неправильно, рассказав о Колеке. К тому же они завтра к тебе обязательно придут, и я не уверен, что ты им еще что-нибудь важное не расскажешь, того, что не для их ушей.
— Колек — мой внук, которого я ни разу не видела и только недавно узнала о нем от Феликса, — тихо промолвила старуха.
— Он перед тобой, — усмехнулся Феликс. — Я нашел нашего сына, теперь он со мной. Но так как он теперь по виду старше меня на тридцать лет, он всем говорит, что я его сын. Представляешь нелепость: мне, его отцу, приходится прикидываться его сыном? Я взял имя Колек — Жало — и уже привык к нему.
— Отпусти сына Феликса — он хороший, — заплакала старуха.
— Он сам захотел приобщиться к вечности, и теперь нас двое, шагающих через десятилетия, столетия, в вечность!
— Я тебя прошу!!!
— Тише! Уже ничего от тебя не зависит. К сожалению, это твоя последняя ночь здесь.
— Ты заберешь меня?
— Да. Я избавлю тебя от мучений жизни и от нищеты. Ведь ты не один раз хотела покончить с собой, и только страх нарушить заповедь Господню и тем самым обречь душу на адские муки останавливал тебя. Я помогу тебе уйти в мир иной, скоро ты избавишься от этого жалкого тела.
Феликс закрепил петлю на спинке кровати, затем помог старушке опуститься на колени.
— Тебя найдут молящейся, Ангелина, — шепнул он ей на ухо и затянул петлю на ее шее…
В небе светит полная луна, заливая обрывистый берег призрачным светом. Показываются темные фигуры полицейских, стреляющих из револьверов на ходу, и две жалкие, трясущиеся фигуры с поднятыми руками — им бежать некуда, позади река, холодная, глубокая. Их предводитель, высокий мужчина во всем черном, с закрытым маской лицом, выбирает смерть и, не раздумывая, прыгает в свинцовую воду. Подбегают двое полицейских и с обрыва разряжают револьверы в то место, где еще расходятся круги по
