просто так ничего не делается. Они ищут шариповские драгоценности. Еще не известно, погиб Шарипов или сбежал за кордон, но золотишко тут осело. Ты им нужен по многим причинам…
— По каким?
— Этого я тебе сказать не могу. Но я кое-что ради тебя предпринял. Пообещал Кащею, что ты для его сауны сделаешь десятка два картинок…
— Десятка два? С какой стати?! Кто он такой?
— А это ты зря! Писать кипятком будешь потом. А сейчас надо думать о том, чтобы тебе по ошибке не отрезали яйца и не проломили черепушку…
— Но есть же какая-то управа на них?!
— Управы ни на кого нет. Мы живем в свободной стране, где каждый что хочет, то и делает. В прошлом году меня Кащей так прижал, что я отделался от него только двумястами тысячами долларов. Вот так, дружище!
Вернулся я домой в полной растерянности. Но потом как-то сумел мобилизоваться и подошел к мольберту.
Выдавил из тюбиков краски, плеснул в банку разбавитель и лихорадочно стал работать. Ждал, что вновь во мне что-то откроется. Я знал это состояние, когда после мучительных страданий наступает добрая просветленность и тихая радость.
— Сейчас пойдет белая полоса! — сказал я себе.
Но до белой полосы было еще далеко.
Ситуация в духе Эдгара По
Я не мог работать.
Было стыдно сознаться себе в том, что меня мучит страх. Я прислушивался к шагам, шорохам, стукам. Мне снились жуткие сны. Ко мне подкрадывался огромный детина и говорил: 'Гляди на мои сапоги. Сорок седьмой. Кого хошь раздавлю!' Я кричал. И уже вознамерился разыскать Петрова, чтобы сказать ему, что в селе больше находиться не могу. К тому же дом наполнился мышами. Мне говорили, что полевые мыши обычно ищут место для зимовки, где можно перезимовать. Я включал свет. Но мерзкие существа очень скоро привыкли и к свету.
Однажды, это было в предпраздничный день, я промучался без сна до трех часов ночи. Где-то неподалеку, за оврагом, слышались музыка и полупьяные крики. Я закрыл обе форточки и выключил свет. Неожиданно для себя крепко заснул.
Проснулся я от непонятного шороха. 'Проклятые мыши', — пронеслось в моей голове. Но вдруг оттуда, где почудился шорох, раздался стон.
Я вскочил и повернул выключатель. На полу лежало окровавленное тело, накрытое розовым стеганым халатом. Стонущее существо было в джинсах и с длинными волосами. Я терялся в догадках: мужчина это или женщина. Мне даже припомнилось, будто однажды видел Зинаиду в таком халате. Омерзение и страх боролись во мне. Как проникло это существо в мою комнату? Мысль о моей незащищенности вдруг как-то по-новому обожгла меня. 'Господи! Этот субъект мог бы долбануть меня — и прощай, белый свет!' — вот какая мысль пронеслась в моей дурной башке. Не соображая ничего, я схватил первое, что попалось под руку, — лыжную палку. Смешно! — с этой палкой я сбежал вниз и увидел выбитое на веранде окно.
Я поднялся наверх, перевернул стонущее тело.
— Как вы сюда попали?! Кто вы? — спросил я.
— Пить, — ответило существо распухшими губами.
Я принес ведро воды. Подумал: 'Плеснуть бы прямо в физиономию!', но жалость взяла верх. Я набрал кружку воды и протянул незнакомцу — на вид парню было года двадцать три.
Он выпил.
— Кто вы? Вызвать врача?
— Нет, милицию. Скорее. Меня убьют.
— Кто?
— Они.
— Кто они?
— Меня хотели бросить в колодец. Вы слышите, они идут сюда.
Я бросился запирать дверь. Дверь и без того была заперта. Между тем топот усиливался. Вскоре я услышал грозный стук.
— Что вам нужно?!
— Отдайте нам парня.
— У меня нет никого!
— Не валяйте дурака!
— Я буду стрелять!
— Из чего?
Я схватил двустволку, приставил ружье к открытой форточке и нажал курок. Видел, как в разные стороны побежали преследователи, кто-то кричал: 'Атас!' У Соколова зажегся свет. Я силился крикнуть 'Караул!' и не мог.
— Послушайте, не дурите, отдайте нам парня, — снова раздался настойчивый голос.
Я молчал.
— А мы его, гада, подпалим! — пообещал чей-то полупьяный голос за дверью.
И вскоре я увидел огонь за окном. Вот тут-то я не удержался, закричал что есть силы:
— Соколов! Милицию!
Залаяли соколовские овчарки. В доме напротив зажгли свет.
Вдруг я услышал крик моего избитого гостя:
— Они с другой стороны!
Я кинулся к балкону, споткнулся и опрокинул ведро с водой. Огромный булыжник влетел в окно. Я не успел отскочить в сторону и ощутил в плече острую боль.
— Стреляйте! — велел мой непрошеный гость. — Стреляйте!
Наугад я выстрелил в выбитое окно. Раздался душераздирающий крик, и что-то тяжелое шмякнулось о землю. Молнией пронеслось в голове: должно быть, случилось непоправимое. Сердце сжалось, и ладони сразу вспотели. Я с ненавистью смотрел на изуродованное лицо пришельца. Выронил ружье. Охватила слабость и подступило что-то вроде тошноты. Человек пристально рассматривал меня из-под набухших век.
Я слышал, как мчались соколовские овчарки, как он звал милицию, как просигналила вдали чья-то машина. Мне было все равно.
В двери постучали. У меня не было сил спросить, что и кому нужно.
— Откройте, это я — Соколов, — кричали мне снизу.
Я не ответил.
— Хорошо! — сказал Соколов. — Ждите.
Пока я ждал милицию, мне удалось переговорить с парнем. Звали его Петром, фамилия — Лукас.
— Латыш? — спросил я.
Парень кивнул:
— Латгалец.
— Это рядом с Белоруссией?
— Я из Витебска.
— За что они тебя?
— Это длинная история.
— В двух словах.
— Они убили старуху самосвалом. И собирались убить вас.
