Ну? Ликуй: пустыня кругом. Всех разогнали, твоя колода — тебе банковать, тебе и козыри назначать. А ну-ка как на духу: ты мечтал когда-нибудь о шансе построить свой Город Солнца — действительно разумный, действительно справедливый, действительно добрый и чистый? Вот и закатывай рукава: твой шарик, твой! Весь. Чего понагородишь, того и будет. Разве что Тимка с Лёлькой червоточин с бациллами на себе занесут. Ну да не без издержек, чего уж теперь — препятствуй, поправляй, дезинфицируй. Двое всё- таки не семь мильярдов, как уж нибудь…
Э, э, э, э, бог! Истина, мать твою, в последней!..
Кто тебе сказал, что все их — как там? бациллы? — любой из твоих вредоносней, ась? Эко тебя, дубина, переклинило! Сам же насквозь из пороков слеплен, если на тебя нормальным-то глазом посмотреть (а своим — так просто гнойник и рассадник). С чего ты, образина, взял, что миру следует стать именно твоим подобием? Очнись, чучело, с тебя, разве, статую несвободы лепить. И то — со спины, чтоб без выражения, скажем так, лица.
Грустный у тебя мирок может получиться. И не обязательно жизнеспособный… Да, может, давешний-то столько и протянул лишь потому, что идеализма в его закваске было не лишку, а строго по рецепту, кто бы ещё эти рецепты знал… Да, может, хрычей вроде тебя к таким материям вообще подпускать низзя? На пушечный… Ну сам посуди: мания преследования — раз, величия — два, паранойи всех сортов — три, психопатия, неврастения — никаких ведь пальцев не хватит. А лезешь в портные конституции для новой эры.
Да. Лезу! А вас послушать, так для этого и ребятишки мои уже чуть ли не староваты. А может, бегущим мир отдать? Остановятся же они когда-нибудь? И не ты, не Тимка, а Егор станет очередным Моисеем?
Браво! Теперь ещё и шизофрения… Ты щас с кем разговариваешь-то? Ты с собой, полоумным, разговариваешь! Изолировать тебя пора…
Короче. Ещё раз осмелишься про детей плохо подумать — пойди вон и утопись. Мира грядущего ради…
А чего, — согласился я, — справедливо. Подумаю ещё раз — пойду и утоплюсь.
Я нашёл Деда в часовне.
Они с Кобелиной туда с вечера перебрались. Интересное кино — в неотапливаемой церквушке было теплее, чем у нашей печки. От принесённой еды старик отказался: хлеб взял, а остальное велел назад волочить. Отмахнулся и от предложенной исключительно из вежливости трубки. Потребностев у него на сей момент, видишь ли, никаких. И вобче: тут, Андрюх, чухать надо, а не гадать. И не мне это надо, а табе самому, понимать же должон!
— Виноват, буду исправляться.
— Ну и аухфидерзейн, — он явно пребывал не в лучшем расположении духа: ходют, дескать, тут всякие, законного досуга лишают.
— А чего ты гонишь-то? Может, у меня вопрос к тебе.
— Да ент не я, ент ты прихиндей гонишь. А спешить нам некуда, скрозь месяц сухробы ляжуть, вот кохда и налопочемси, — и только после этого снисходительно, как-то совсем уже по-донкорлеоновски: — Ну давай, чего там понакипело, вываливай…
— Дед, — от такого отношения мне враз расхотелось искать окольные пути, — а тебе вообще верить можно?
Он было присолил и вознамерился было откусить мякиша, да отложил:
— Был бы ты Андрюх не с мальцами а сам по сабе, шепнул бы я щас Кобелине и ён табе кадык-то мож ещё и пошшадил бы но заикалси б ты милай до конца дней своех непутёвых а то и подоле.
Кобелина поднял голову и выжидательно поглядел на Деда. Потом так же внимательно на меня. Говори, дескать, если есть чего, последнее твоё слово.
— Ты калитку ышшо не отворил а вопрос поперёд табе заполз. В маразьме меня подозревашь ай тово хужей?
— Да перестань, старый. Знаешь же, не обидеть я хотел, а уточнить: насчёт Шиварихи и нас троих — всё так и есть или это одни твои догадки?
— Ну мож я хде чуток и подукрасил, — смилостивился он, — но в обшых чертах достоверно и обжалыванью не подлежить.
— То есть, всё-таки жопа?
— А енто смотря откель хлядеть. Коли извнутри — дык даже и совсем наоборот.
Нет: его философия определённо имела свои плюсы.
— Слышь, старый, а чего это тебя этот, ну, прихожий твой, Репликом прозвал?
— Да хто ж его знат. За то наверна шта сижу бывала сижу да и вдрух как бздну, чаво и сам не разумею.
— А ну-ка бздни.
— На заказ? Да ты очумел! На заказ и кишкой-та не бзднёшь не том шта антелектом.
— Это да, — точность его аргументов потрясала. — Ну что ж, и на том спасибо. Честно! (Это я уже не столько Деду, сколько псу.) Пойду. Обмозговать надо, а то едет чего-то крыша. Так едет, что сил нет…
Но уйти и остаться с едущей крышей один на один сил было и того меньше. И я мялся:
— Давайте, в общем, не скучайте тут. Если что, думайте громче: прибежим, принесём… Кстати…
Я с порога ещё заметил, что штоф на столе снова полон, и, кивнув на него, спросил тоном присной памяти майора Томина:
— В чём фокус?
— А до конца не допивать. И весь табе хфокус. Хлоток в ём с вечеру оставь — к утру всклень сделаицца.
— И давно так?
— Сколь себе помню.
— Хочешь сказать, не доливаешь даже?
— Долить-то и дурак дольёт, — и как всегда без переходу: — Ты тово… Девчонка вату хватицца дык на колидоре она в коробу цинковом. И марля там жа со всей аптекой.
— Вас понял, — кивнул я, понимая лишь, что старик в который раз бзднул, и бзднул изо всех стволов. — Пойду?
— Поди Андрюш, поди, подумкай… А крышу твою мы поманеньку уконтропупим…
Из случившегося тем днём кроме: Тимка с Кобелиной ходили на охоту и приволокли полмешка уток, Лёлька потрошила одну, порезала руку и действительно просила бинта, а я со скуки героически прогулялся в сторону пасеки, но никакой пасеки не нашёл.
Лес продолжал наступать, и хорошего это не сулило.
6. Секреты для маленьких компаний
— Лёль?
Нет ответа.
— Лёля? Ты чего?
Замерла. Темень, конечно, кромешная, но что я, не вижу, что ли? — стоит у кровати как привидение в сорочке своей белой, шебуршит чего-то.
— Ты чего не спишь?
Шмыгнула под одеяло. Притихла.
— Лё-оль?..
Затаилась. Слышно даже как не дышит.
— Что случилось?
Ещё несколько секунд раздумья и:
— Всё нормально.
Ага! А то я не знаю, каким тоном про нормально рассказывают. Лучше бы уж вообще ничего не
