черном пальто. Остальные молча смотрели на то, что работники морга, не удосужившись даже прикрыть, споро запихивали в «газель». В этом обугленном, жалко скрюченном трупе невозможно было узнать доктора Силантьева.
Больше ждать было нечего. Сергей достал телефон, набрал номер друга, отрывисто проговорил:
— Володь, скоро буду.
— Ага, давай. Мы в восемнадцатом, чаи гоняем, — ответил Вовка.
Сергей развернулся и поехал обратно в Пушкинский РОВД. В душе поднималась горькая злоба. Он сомневался, что пожар случился из-за неосторожности ученого. Уж больно вовремя была уничтожена лаборатория. Вместе с Силантьевым погибла и надежда узнать, что за твари преследуют его и Дашку.
Он вернулся в отделение, прошел в восемнадцатый кабинет. В маленьком помещении пахло пылью и яблоками. Вовка сидел за столом, попивая ароматизированный чай, и грыз сушки. Напротив него пристроилась русоволосая девушка в милицейской форме с сержантскими погонами. Отвернувшись, она внимательно смотрела в окно, так что Сергею виден был лишь ее профиль.
— А где Дашка? — тут же спросил он.
— Во дает! — захохотал друг. — Вот же она!
Девушка обернулась, и Сергей с изумлением понял, что это его сестра. Форма изменила ее почти до неузнаваемости: Даша выглядела в ней строже и как будто старше.
— Я подумал, что даже паранойя должна быть логичной, — фыркнул Вовка. — Раз ты поменял машину и сотовый, надо и внешность Дашки изменить, чтобы уж точно не засекли.
— Правильно, — одобрил Сергей. — Даш, дай мне твой сотовый.
— Зачем? — нахмурилась сестра.
— Пожалуйста. — В голосе Сергея звучал металл.
Девушка неохотно протянула брату трубку. Вовка раскрыл старенький сейф:
— Давай сюда, Серега. Твой тоже тут лежит. Пока поваляются, а завтра я их пристрою в машину опергруппы, и тогда ищи-свищи… Наружка ваша замучается по городу мотаться.
— Ты купишь мне новый телефон? — не поняла Даша.
Сергей вздохнул, понимая, что сейчас причинит ей боль. Ему очень не хотелось быть жестоким с сестрой, но он не видел другого выхода.
— Нет, Даша. У тебя пока не будет мобильного.
Девушка прикусила губу, сдерживая слезы. В больших серых глазах застыла такая безысходная тоска, такое отчаяние, что мужчины наперебой принялись утешать ее:
— Дашутка, ну ты что? Это ж ненадолго!
— Даша, пойми, это для твоей же пользы…
Губы девушки задрожали, в глазах появились слезы.
— Так, хватит! — гаркнул Сергей, чувствуя себя чудовищем. — Речь идет о твоей жизни! Может быть, за тобой маньяк охотится. Я не могу рисковать! Одевайся и идем.
Вовка галантно подал Даше форменную шинель. Серая одежина была великовата, отчего девушка выглядела особенно несчастной и беззащитной. Нахлобучив милицейскую шапку, она молча шагнула к выходу. У Сергея сжалось сердце.
— Здесь ее одежда, — буркнул Вовка, передавая другу спортивную сумку. — Вы идите, я сейчас.
Сергей вывел сестру, усадил в машину на заднее сиденье. Вскоре прибежал Вовка, плюхнулся вперед, с довольным видом помахал каким-то листком:
— Вот фоторобот маньяка нашего.
С отпечатанной на принтере картинки смотрел молодой мужчина. Прямой взгляд с недобрым прищуром, кривоватый нос, тонкие губы и твердый подбородок. «Среднего роста, худощавый, волосы и брови белые. Был одет в кожаную куртку черного цвета, джинсы и высокие ботинки», — гласила подпись внизу.
— Дашутка, глянь, может, узнаешь, — сказал Вовка.
Девушка взяла портрет, взглянула, тихо произнесла:
— Очень похож на Ивана Таркова.
Эта зима была холодной и слякотной. В небесах словно бы образовалось множество прорех, через которые на город падали ледяные иглы дождей. Ливни шли, не переставая, целыми неделями, а стоило им прекратиться — на землю опускался густой тяжелый туман.
Вот уже месяц миланцы не видели солнца, а лихорадка и простуда стали постоянными спутницами горожан. Зато стриксы благоденствовали: им, не боявшимся болезней, холода были нипочем, а одинокие прохожие на пустынных вечерних улицах представляли собою легкую добычу. Стражники, не желавшие надрываться на службе в такую непогоду, смотрели за улицами вполглаза, предпочитая прятаться от сырости по тавернам. Туман уютно окутывал стриксов плотным покрывалом, делая их невидимыми человеческому взгляду.
В кабинете царил леденящий холод, но Паоло, нечувствительный к нему, запрещал топить печь. Глядя в окно, за которым стелилась белая промозглая дымка, он размышлял о том, что было сделано за эти пять лет: теперь их уже много, детей ночи, или, как они сами себя называли, детей гиены. Оторвавшись от созерцания, он приказал Руджеро:
— Зови.
В кабинет вошли трое — богатые купцы, недавно обращенные стриксы, в обмен на бессмертие согласившиеся служить графу делла Торре, преумножая богатства клана. Паоло считал, что этим они заключили самую выгодную сделку в своей жизни.
— Господин… — низко поклонившись, начал старший из мужчин, широкоплечий, с простоватым лицом, Умберто Джатти. — Мы пришли, чтобы дать вам отчет о делах.
Руджеро принял от купца свитки с записями, между тем двое младших поставили возле стола многозначительно звякнувший кожаный мешок.
— Выручка, господин…
Чаще всего купцы в других городах рассчитывались серебром. Поэтому стриксам, не терпевшим прикосновения к этому металлу, приходилось все время носить тончайшие перчатки из человеческой кожи. Только этот материал полностью гасил действие серебра. Торговцы обменивали выручку на золото, затем ее привозили Паоло.
Чернокнижник развязал шнур, стягивавший горло мешка, запустил в его объемистое нутро обе руки, вытащил пригоршню золотых монет. Попробовал несколько из них на зуб, ссыпал обратно. Проследив за сверкающим ручейком, Паоло благосклонно кивнул:
— Я доволен.
Дела и в самом деле шли отлично. Дети гиены торговали с соседними и дальними странами: продавали дорогое сукно, взамен привозили белый мрамор из Каррара, соль из Венеции, ароматные пряности и сахар, шелк и рис с Востока, зерно из Сицилии, рабов с жаркого юга и даже меха для знатных дам из холодных северных земель.
Клан делла Торре занимался не только торговлей. На имя своих подданных граф скупал плодородные земли в окрестностях Милана, давал деньги в рост, открывал ремесленные мастерские. И во главе каждого дела стоял верный вассал из стриксов.
— Думаю, вы и себя не обидели, — усмехнулся Паоло.
— Господин… — обиженно заморгал Умберто.
— Знаю, — граф махнул рукой в знак того, что отпускает купцов, — вы не можете меня обмануть. Но ведь и я не запрещаю вам наживаться. Богатство каждого сына гиены лишь укрепляет клан. Ступайте. Приглашаю вас на большую охоту. Вы это честно заслужили.
Осчастливленные торговцы вышли.
— Одеваться, — приказал Паоло.
Охотиться за человеческой кровью он будет потом, сейчас граф собирался на охоту за душой.
Руджеро выскочил за дверь, и вскоре в кабинет потянулась вереница слуг, несущих роскошные
