пойдут в кино, потом зайдут перекусить в кафе или что-нибудь в этом роде. Ради такого случая он даже надел пиджак и был готов терпеть самую ужасную вещь своего гардероба — галстук. Он хотел показать ей, как серьезны его намерения провести с ней прекрасный вечер. Теперь, в Вене, у них начнется новая жизнь. Он верил тогда, в свои пятнадцать лет, что большой город с его огромными возможностями поможет ему многое сделать для матери. Он хотел, чтобы она чувствовала себя более свободной, хотел дарить ей время от времени театральные билеты, чаще навещать ее дома, ходить с ней гулять, посещать галереи, слушать пластинки. Обо всем этом он рассказал бабушке, и она дала ему приличную сумму денег. Когда он взволнованно изложил ей свои планы, она сказала:
— Да, пришло время, чтобы Рената разумно распорядилась своей жизнью, — но потом вдруг добавила: — Правда, я не знаю, Матиас, хорошо ли будет, если именно ты подтолкнешь ее к этому.
Он нашел это замечание смешным и очень рассердился.
— Значит, ты не веришь, что я могу вырвать ее из беспросветного одиночества, — набросился он на бабушку.
Она мягко возразила:
— Конечно, Матиас, но, может, она уже сама в состоянии сделать это.
— Ерунда, — ответил он, — почитай ее письма, в ее жизни нет никаких событий, она все время пишет об одном и том же — гуляет, читает, и опять — гуляет и читает.
— Возможно, ты прав, — ответила бабушка, и ее голос зазвучал как-то по-особенному. Когда они прощались, она попросила: — В любом случае попробуй понять свою мать.
Сбегая с лестницы, он не переставал удивляться словам бабушки и попытался отогнать впервые возникшие у него не очень-то лестные мысли о ее умственных способностях. Одинокие женщины, независимо от того, старые они или молодые, очень отличаются от остальных. Это он давно понял. Он купил в кинотеатре два билета на вечерний сеанс, на лучшие места. Фильм наверняка понравится Ренате. В нем не было ни секса, ни криминального сюжета. Только красивые съемки и романтическая атмосфера. Потом он долго размышлял, в какое кафе он поведет ее после фильма. В этих вещах у него не было никакого опыта. Он проштудировал соответствующую рубрику газеты и наконец выбрал кафе с симпатичным названием в дальнем районе города. С бьющимся от волнения сердцем он зашел в телефонную будку и позвонил в кафе. Он хотел сделать заказ басом, но его голос сорвался на визг, когда он сказал: «Пожалуйста, один столик на двоих». «Хорошо, заказ принят», — заверил его мужчина на другом конце провода. Это придало Матиасу уверенности. Насвистывая, он вышел из телефонной будки и прыгнул в проезжающий трамвай.
Во время поездки он рисовал в своем воображении картины наступающего вечера. Он забыл о футбольном матче, о защитниках, которые из-за его отсутствия должны были выручать команду, он думал только о том, как радостно удивится Рената. Улица, где располагалась ее новая квартира, несмотря на свою безликость, не показалась ему такой уж невзрачной. Дом, построенный без прикрас, он также нашел приличным. Лифта не было. Он взбежал на третий этаж через две ступеньки, думая о том, что забыл купить ей цветы. «Мама», — сказал он, когда она, открыла ему дверь, и бросился ей на шею.
Она обняла его, но не так, как раньше. Он почувствовал что-то чужое, отталкивающее. Немного отступив назад, он взглянул на нее. Она выглядела очень мило, изменила прическу, и платье на ней было новое, которого он раньше не видел. Может быть, она догадывалась о его плане и уже настроилась на него, как он того и ожидал. Он хотел сразу же рассказать обо всем, но сдержался и отложил эту сенсацию на потом.
— Хорошо, что ты опять в Вене, — сказал он и тихо поставил свою спортивную сумку на пол, вместо того чтобы по привычке бросить ее куда-нибудь. — Мы теперь будем чаще видеться. Что ты на это скажешь?
— Прекрасно, — ответила мама, продолжая неподвижно стоять в холодной и темной прихожей, — прекрасно, Матиас.
Ее улыбка была безжизненной, не такой, как раньше. Но ему очень хотелось быть с ней добрее. Лучше, чем прежде. Он хотел, чтобы эта улыбка принадлежала только ему.
— Покажи мне мою комнату, — смущенно попросил он, — мне очень хочется ее посмотреть.
— Сейчас, — сказала мама, — но сначала я хочу провести тебя в гостиную.
Она медленно прошла вперед. Но прежде чем войти в комнату, он почувствовал запах, которого с тех пор, как ушел отец, в квартире Ренаты никогда не было. Так пахла вода для бритья. Его охватил панический страх.
— Лучше я сначала посмотрю свою комнату, — выдавил он из себя, но мама уже открыла дверь.
На диване, откинувшись на спинку, сидел молодой человек в коричневом твидовом костюме. Он выжидающе посмотрел на Матиаса, а потом медленно и лениво поднялся.
— Грегор, это Матиас. Матиас, это Грегор, — сказала мама с наигранной веселостью. — Я очень надеюсь, что вы поймете друг друга.
Матиас неподвижно смотрел на пуговицы твидового пиджака Грегора, обтянутые искусственной кожей. Он долго не мог поднять глаза.
Он чувствовал, как в нем растет ненависть, непримиримая и холодная.
«Мое решение поехать к отцу не направлено против тебя. Я делаю это по велению разума».
Слово «разум» он написал большими прописными буквами, чтобы подчеркнуть его значение.
Измучившись над этим предложением, он вернулся к Барбадосу. Остров, подобно одинокой лодке в Атлантике, лежал несколько в стороне от длинной гряды островов Малых Антилл. Матиас тоже хотел бросить якорь в стороне от всех, в какой-нибудь дальней, покинутой всеми бухте. У отца была яхта. Он еще ничего не знал ни о ее величине, ни о ее судоходных качествах. Наконец-то он примет участие в парусной регате. Может быть, они даже пройдут когда-нибудь мимо Гаити и он сменит узкое, тесное для него пространство на широкий простор, вырвется из этой вонючей провинции. Ходить под парусами, терпеть крушения — а крушения, конечно, тоже будут, — искать затерянные сокровища, кружить над заросшими ракушками обломками затонувших кораблей. Пассаты и белые полотна парусов. Путешествие на яхте от острова к острову. В этой части земли все движется, все вибрирует: краски, звуки, запахи, нравы пестрых рынков. Продвигаемся вперед на каноэ. Коралловые рифы, просвечивающие сквозь стеклянное дно баржи. Когда пьют пунш под названием «Ти»? Его пьют весь день, а приготовляется он так: стакан на одну пятую часть заполняют сахарным сиропом, потом добавляют четыре пятых рома и наконец дольку зеленого лимона. Лед убивает аромат, знатоки никогда не кладут его. Он тоже не будет класть лед. Его немного злило, что он все еще чувствовал на языке вкус обыкновенного шнапса и не мог представить себе вкуса пунша. Нищие и миллионеры. Сахар, ром и плантации. Калейдоскоп человеческих типов, рас, говоров. Хронология сплошной путаницы. Духовой оркестр. Карнавал на Барбадосе превосходит по своей пышности карнавалы в Рио и Ницце. Когда там проходит карнавал? К сожалению, только в середине января. Он очнулся и увидел, что сидит на школьной скамейке. После выпускных экзаменов он смог бы остаться там дольше, на несколько месяцев, может быть на год, кто знает.
Он устал, его клонило в сон, но письмо нужно было закончить. Однако он странным образом чувствовал себя прикованным к журналу и никак не мог оторваться от него. Женщины Карибских островов. В своих фантастических платьях немыслимо ярких расцветок, блестящая смуглая кожа креолок, тюрбаны. Они танцуют босые, эти женщины. Эта женщина. Он совсем забыл о ней. С этой женщиной он наверняка поссорится. Ему придется говорить, есть, пить, жить с ней под одной крышей. Вращаться в ее обществе, когда этого захотят его отец или она сама. Но у него не было к ней такой ненависти, как к Грегору. Потому что он не знал ее. Он был к ней равнодушен. Или все же нет?
Перед ним лежали два письма в одинаковых конвертах, отправленные на его имя в интернат. В этот год развелись его родители. С тех пор прошло лишь несколько месяцев. Один конверт был надписан его отцом и заклеен, на другом, открытом, почерк был незнаком Матиасу. В письме от отца было лишь несколько строчек: «Ты должен знать обо всем. Пожалуйста, прими все так, как есть, без лишних эмоций. Я не хочу прятаться от тебя». К письму прилагалось приглашение на свадьбу: «Мы рады сообщить вам… бракосочетание состоится…» В другом, не заклеенном, лежало только приглашение. Матиас, подавленный неотвратимостью, которая содержалась в этих сообщениях, на некоторое время отвлекся, задумавшись о
