Как она, собственно, поживает?
— Хорошо, — сказал Матиас, хотя это было неправдой. Маме снова пришлось переехать на другую квартиру, так как плата за последнюю опять оказалось ей не по карману. «Комнатой» Матиаса, когда он приезжал на каникулы, был теперь отгороженный мебелью угол гостиной площадью два на три метра, с узким, высоким окном, которое выходило на балкон.
— Я письменно сообщил ей о моем решении, она узнает обо всем самое позднее завтра.
— Не думаю, — мучительно вымолвил Матиас, — у нее теперь другой адрес.
— Опять? — удивился Юрген. Он встал, подошел к бару, налил себе виски и стал пить его маленькими глотками. — Хочешь чего-нибудь? — обратился он к сыну. — Мне кажется, здесь где-то был сок.
Он позвонил секретарше, и та принесла стакан сока с кубиками льда.
— Там, куда я поеду, соки куда лучше здешних, — сказал отец.
— Куда ты едешь? — спросил Матиас, хотя ему это было безразлично.
— Бриджтаун, остров Барбадос, — ответил Юрген, — Малые Антильские острова в Карибском море.
Матиас был поражен. Карибское море. Когда-то он читал роман о пиратах, действие которого происходило как раз там. Потрясающие, должно быть, места.
— И что ты там будешь делать?
Отец ответил уклончиво, видимо не желая об этом рассказывать.
— Я буду заниматься там делами одной английской фирмы, — обронил он вскользь.
Матиаса этот ответ вполне удовлетворил. У него заломило зубы, когда он проглотил остаток сока с соскользнувшими в рот кубиками льда. Потом они поговорили еще о каких-то незначительных вещах. Матиас с удовольствием бы ушел, но чувствовал, что отец хочет удержать его, оттягивая момент расставания.
— Ты сможешь навестить меня, когда я окончательно там устроюсь, — сказал Юрген. — Там можно отлично плавать под парусами. Ведь мы с тобой всегда мечтали об этом. К сожалению, нам так и не удалось это осуществить.
— Почему же, — сказал Матиас, — мы один раз плавали так на озере Аттер-Зее.
— Да, действительно, но это было так давно.
— Я учился тогда в начальных классах. Собственно говоря, парусами управляли вы с мамой, я вам только помогал.
— Но ты всегда был ловким малым. Рената, твоя мама, тоже отлично справлялась со всем, хотя никогда не занималась парусным спортом. Это в тот вечер был фейерверк?
— Может быть, — ответил Матиас, — фейерверк я помню, но когда это было, не знаю.
— Мне кажется, он был в тот вечер, — задумчиво произнес отец. — Потому что, когда мы причалили, начался дождь. Там часто шли дожди. Мы боялись, что фейерверк отменят. Но он все же состоялся, хоть и с опозданием. Ты уже совсем устал и измучил маму своими нетерпеливыми вопросами, но предвкушение радости от спектакля не дало тебе уснуть. И действительно, все было так прекрасно! Мы сидели на склоне горы недалеко от места проката лодок, твоя мама и я на моем дождевике, а ты на своей курточке. В ближайших домах погасили свет. Яркие пестрые краски огненных спиралей, звезд и колес вспыхивали в ночном небе, а потом поразительно быстро гасли в черной воде озера. Воздух был прохладным и влажным от только что прошедшего дождя. Потом мы пошли в кафе, чтобы что-нибудь выпить. Помнишь?
— Я не знаю, — сказал Матиас.
У отца, казалось, иссякли темы для разговора.
— Ну, — сказал он, немного помолчав, — на Карибах проходят крупные соревнования по парусному спорту.
Он еще раз обнял Матиаса по-взрослому, как мужчина мужчину, и потом вызвал секретаршу, чтобы та проводила его до выхода. Матиас встал перед лифтом, который тотчас же появился. Потом лифт вызвал кто-то другой, а он все продолжал стоять. Он смутился, не понимая, чего ждет, и сам быстро спустился с пятого этажа.
Он поехал к матери. Она еще не вернулась из бюро домой. Неуютная, не обставленная новая квартира с разбросанными повсюду коробками, бумагой, чемоданами пробудила в нем глубокую грусть, смешанную с бессильной яростью. Он оставил Ренате записку, что уехал к бабушке и там переночует. Радость, с которой он был принят, и ненавязчивая забота бабушки облегчили его страдания. У матери он появился только на следующий вечер. Как он и ожидал, она встретила его упреками, которые хоть и были высказаны в мягкой форме, но неоспоримо доказывали его вину. Он ответил на это рассказом о планах отца. Рената отвернулась и, стоя к нему спиной, начала раскладывать вещи в комоде.
— Может быть, так оно и лучше, — сказала она после некоторой паузы.
Больше они не говорили на эту тему. Он жил у нее еще два дня. Грегора тогда еще не было.
Если долго лежать на земле, она начинает больно впиваться в тело. Это помешало Матиасу, которого среди его размышлений вдруг потянуло в сон, заснуть. «Может быть, мне нужно было все-таки поговорить с Толстым», — раздумывал он, прежде чем, приподнявшись и оперевшись на локоть, достал письмо из куртки. Толстым был его друг Пауль, которого никто никогда не звал по имени. Конверт был вручен Матиасу в полдень, после сортировки почты. На этот раз это было не письмо, а нечто гораздо более значительное. Пауль тоже получил письмо от какой-то девочки. Он не мог похвастаться успехами у другого пола и поэтому тотчас же показал письмо Матиасу и даже разрешил прочесть его. Матиас, сбитый с толку тем, что сообщил ему отец, лишь бегло пробежал глазами по строчкам, не вникая в содержание. Толстый стоял около него, ожидая, что он скажет.
— Здорово, — сказал Матиас и с отсутствующим видом отдал другу письмо. Толстый разочарованно сунул его в карман, но, будучи по натуре добродушным человеком, не посмел спросить: «Что пишет твой старик?»
От кого письмо, он определил по марке на конверте. Матиас не был готов к ответу и поспешил уйти.
Отец писал: «Матиас, я рад тому, что скоро мы вновь увидимся. Через две недели я прилетаю во Франкфурт и оттуда, уладив некоторые дела, на машине еду в Вену. Может быть, тебя отпустят дня на два. Если нет, я навещу тебя в интернате. Скоро у тебя экзамены на аттестат зрелости, и у меня есть некоторые соображения относительно твоего будущего. Сразу оговорюсь, что твое дальнейшее образование в Европе не входит в мои планы. Я тебя, естественно, ни к чему не принуждаю. Что ты собираешься делать в рождественские каникулы? Поедешь ли ты куда-нибудь с матерью? Было бы лучше, если бы ты остался. До скорого свидания».
Матиас прочитал письмо в четвертый, пятый, шестой раз. Потом опять спрятал в карман куртки. Лежать на земле ему расхотелось, и он медленно побрел назад. Солнце тем временем немного передвинулось, и его лучи ярко осветили стальную, изрядно поцарапанную облицовку мопеда. Это вдруг немного успокоило Матиаса.
— Виноград уже отцвел, — сказала Анна Вегерер матери Камиллы. — Завтра я иду в виноградник. Нужно успеть все опрыскать, пока не выпала мучнистая роса. Сегодня мой муж работает там один. Он так устал гнуть спину без всякой помощи, но что поделаешь, все на фронте.
— Почему вы не добьетесь, чтобы вам выделили хотя бы двух украинцев, — сказала Мария Лангталер. — В тех деревнях, куда часто ездит инженер, некоторые уже работают.
— У нас слишком маленький участок земли, — ответила Анна Вегерер, — кроме того, я сама не хочу этого, потому что их нужно кормить и дать какое-то жилье. Нет, уж лучше самим падать с ног от усталости. Может быть, вы сможете завтра пойти со мной?
Мать Камиллы часто помогала Вегерерам, она любила работать в винограднике. Соседи к тому же сносно платили. А две-три бутылки вина, которые они ей дарили, она могла выгодно продать.
— Я бы с удовольствием, — сказала она, — но сегодня вечером возвращается инженер с женой. Поэтому завтра я буду занята.
— Понимаю. Могу представить чем. — Анна Вегерер многозначительно улыбнулась. Она о чем-то догадывалась, может быть, даже знала наверняка, но дальше намеков никогда не шла.
— Этой осенью вы тоже будете торговать в розлив? — спросила мать Камиллы.
