И усыпить парней, предположим, заранее -- нельзя, защита на дверях не допустит. Лисицына Алейн считывала через узкую щель провода, уходящего в стену.
Нет, прорваться силой нельзя, с сожалением убедилась она, закончив сканировать камеру. Значит, надо договариваться.
- Полковник, - позвала Алейн, - давай поговорим!
- Пожалуйста, - с готовностью отозвался Лисицын. Под локоть ему подсунули кофе, он глотнул, не чувствуя вкуса.
- У тебя появились конструктивные предложения?
- Мне бы хотелось понять, чего ты хочешь, Виталий, - произнесла Алейн.
- Ты же владеешь телепатией. Должна понимать.
- Беда в том, что ты и сам не знаешь, чего точно хочешь от меня.
- Это потому, что я не знаю, что именно от тебя можно получить, - усмехнулся полковник.
- Верно. Ну представь, что практически -- все. Все -- в материальном смысле. Чего ты хочешь? Супероружие? Исцеление всех болезней? Неограниченное долголетие? Управляемую термоядерную реакцию?
- А ты в самом деле все это можешь... дать? - спросил Лисицын после паузы.
- И да, и нет. Виталий, ты знаком с проблемой теодицеи?
- В смысле... если Бог допускает зло, то Он либо не благ, либо не всемогущ?
- Именно. Выход из парадокса в том, что Бог ограничен этически. То есть он именно потому не всемогущ, что благ. Так вот, мы примерно в том же положении. Мы не можем давать блага, не убедившись наверняка, что они не принесут зла. Попадут в правильные руки.
Она помолчала.
- Трудно так разговаривать...
- Ты же читаешь мои мысли... как я могу еще убедить тебя в чистоте намерений? - спросил он.
- Здесь как и с желаниями -- сложность. Ты сам нечетко формулируешь свои намерения. Ты сам не отдаешь себе отчета, чего именно хочешь -- и каким путем... на что ты готов пойти... чем и кем пожертвовать.
- Подожди, - сказал Лисицын.
Через несколько минут дверь бункера споро отъехала в сторону, пропуская его. Он поставил для себя стул. Сел напротив Алейн, с любопытством его рассматривающей. Лицо полковника было плотное, квадратное, этакая надежная крепкая ряшка, по-мужски симпатичная. Серые глаза смотрели напряженно.
Ему было страшновато.
И Алейн оценила это -- ощутив неожиданную симпатию. Здесь, рядом с ней, полковник был беззащитен. Да, ее уничтожат шквальным огнем. Но ей-то ничего не стоит убить его. Или, что умнее, взять заложником. Он это понимал, и все же спустился к ней, сюда.
Просто для того, чтобы поговорить.
Убедить ее в чистоте своих намерений. В которой и сам он был не уверен.
'
Он был циничным, все в жизни повидавшим, прожженым волком и пошляком. Он был порядочной сволочью. Он хладнокровно высчитывал, как можно ее использовать (при этом не исключая варианта анатомирования ее мертвого тела), он думал о ее женских прелестях на русском матерном и не отказался бы немедленно ее трахнуть;
