Он присвистнул:
– А я-то думаю, чего ты так от наших куриц шарахаешься? А говоришь, не сидел! Давай за спиртным и ко мне домой.
Покупая в киоске две бутылки ненавистного мне «Флагмана», он долго трепался с кем-то по мобильному.
– Тебе сюрприз, – заявил он, садясь рядом.
Сюрпризов я не любил.
Дома Ильич засунул водку в холодильник, быстро порезал два соленых огурца и тонко построгал копченую колбасу.
– Ты как хочешь, а я не подшивался, не крестился, и женщинами всегда интересовался.
Он налил себе стопочку и подцепил на вилку огурец.
– А как там мой RAV?
– Работаю, стекла нужны и кое-какие инструменты.
– Вот деньги соберешь со своих и купишь.
– Не хватит.
– Соберешь по тысяче, остальное я добавлю. Слушай, тут такое дело. Знаешь, у нас в школе подвальное помещение с отдельным входом?
Я кивнул. Подвал был большой, с высокими потолками, но сырой, и с облезлыми стенами.
– Нужно как-то облагородить помещение, – сказал Ильич, – Причем, как-нибудь тихо, по ночам, чтобы не светить.
– Отремонтировать?
– Ну да.
– Мне?
– Ну да.
– А деньги?
– Ну да. Соберешь по три тысячи. Или нет. Скажешь, что школа начала новую экспериментальную программу по подготовке учеников к разным экстремальным ситуациям. Обучение всяким единоборствам, приемам самообороны, способам выживания, повышения сомооценки, уверенности в себе и прочей хрени. Ты же, кажется, этим с ними занимаешься? Вот. Скажешь родителям, что это новая программа, пока только в нашей школе. И соберешь по пять тысяч. Они крякнут, но наскребут. Тем более, что все дети взахлеб обсуждают твои уроки, а на переменах только и делают, что отрабатывают приемы.
Я помрачнел.
– Я обещал, что секция каратэ будет бесплатная.
– Бесплатная, Петька, только в тюрьме параша, – его опять заело на тюремной теме. – В других классах тоже пособираем.
– Так, может, бригаду нанять, денег хватит, а то я все не успею.
– Успеешь. Напрягись. Срок на подвал – три недели. И так, чтобы Дора не видела там никакого шевеления.
Значит, три недели – это время, которое Ильич может спокойно раскатывать на переднем сиденье, не пригибаясь, думать о кабаках и продажных девках. А там, все зависит от того, как я расстараюсь. В дверь позвонили, я от неожиданности вздрогнул. Ильич без тени беспокойства, шаркая тапками, пошел открывать. Вернулся он страшно довольный и не один. Его сопровождала совсем не романтического вида девица, в очень коротких меховых шортах. Ее необъятные ляжки были зарешечены колготками в такую крупную сетку, что мне невольно вспомнился «Гришка Зюкин, который сетку рабицу плетет». Так Сазон любовно называл своего соседа, с которым резался в шашки. Девицы было так много, что я посочувствовал малогабаритному Ильичу, который светился от удовольствия. Понятно, куда он долго названивал у киоска. Но это оказалось не все. Вслед за девицей на кухне появился смазливый блондин ростом с меня. Он был сказочно хорош, и я подумал, что это тот, с кем надо расплачиваться за вовремя доставленное женское тело. Но он вдруг улыбнулся и обнял меня.
– Это сюрприз, – сказал Ильич.
Я размахнулся и дал сюрпризу в челюсть. Он ушел от удара, получив по морде вскользь. Многие гомики хорошо дерутся, потому что их часто бьют. Мы стали самозабвенно обмениваться ударами, и нас вдруг посетило вдохновение. Как говорит Татьяна, занятие стало творческим. Я вспомнил наш парк, Борю Бройтмана, и главный тогда для меня вопрос «мальчик ты или девочка».
– Эй, вы мне тут все перебьете! – крикнул Ильич, и мы как по команде замерли. Девица молча отдирала свою сетку рабицу от острого края табуретки, к которой ее оттеснили. На кухне царил разгром.
– Вот жопа. Опять всю водку разбили. Ты чего? – уставился на меня Ильич.
– Сюрприз удался.
– Я на работе! – взвизгнул блондин, держась за молодую, нежную щеку. Я вдруг подумал: ведь он и правда на работе.
– Я компенсирую, – заявил Ильич. – Нет, ты, правда, чего? Сам сказал – в бога веришь, от водки подшился, бабами не интересуешься. Полный набор уркагана. Я тебе от всего сердца – сюрприз!
– Нет, правда, спасибо. – Сказал я, еле шевеля разбитой губой, – Я это дело с детства люблю. Получил удовольствие.
Ильич принес сотню баксов и сунул красавчику.
– Хватит?
Тот кивнул:
– Захотите еще помахаться, звоните. – Он посмотрел на меня с упреком, и красивым баритоном сказал:
– Какой вы грубый и неженственный.
И хлопнул входной дверью. Я тоже оделся и ушел.
За очками Беда опять не пришла. Мне было стыдно себе признаться, но я стал злиться на нее за то, что она не приходит. Она, что думает, я сам к ней поеду и, может, потеряю по дороге штаны? Утром я засунул ключ за косяк и съездил за Ильичом. В школе мы появились вместе. Он с синяком на лбу, я с разбухшей губой. Ученики хихикали. Навстречу нам двигалась Дора Гордеевна.
– Это Петр показывал мне приемы, – почему-то счел нужным объяснить ей свой вид Ильич.
– Какой он... разносторонний! – хмыкнула она. Ильич как-то сжался под ее взором. Вчера на неприятной встрече он выглядел увереннее.
Татьяна издалека мне сухо кивнула и свернула в другом направлении. Я так и не понял, что произошло, и почему ее пирожковые страсти вдруг угасли.
Вечером я провел родительское собрание. Мой десятый 'в' добросовестно предупредил родителей и я, шепелявя разбитой губой, пряча от стыда глаза, оповестил пришедших мам о том, что они должны сдать по пять тысяч за то, что их детей будут учить по особой программе. Если бы это были сытые папы, я бы не чувствовал себя так плохо. Но пришли усталые женщины средних лет, не очень хорошо одетые. Особенно удивила меня мать Стариковой, самой разодетой девицы в классе. Она меняла наряды каждый день, а матушка ее сидела в не по сезону легкой, тряпичной куртке с обшарпанными обшлагами.
Мамы восприняли мое сообщение молча. Потом закивали как китайские болванчики. Неожиданно встала мать Славика Боброва, самая холеная и молодая из всех.
– А что, я согласна за это платить. Вы знаете, моего ребенка всегда били. Он скромный, интеллигентный мальчик. И очень плохо видит. Ему всегда разбивают очки. Вчера он пришел домой счастливый и рассказывает: «Мама, я шел по улице, вдруг ко мне трое пацанов подбегают и говорят: „Иди сюда, мы тебе у-шу будем показывать“. Все громадные как слоны. Я тут вспомнил, как меня Дроздов учил. Правую руку вперед вытянул – один упал. Левую вытянул – другой упал. А третий сам быстро-быстро убежал. Мам, я же ничего даже не делал, только сконцентрировался, как Дроздов учил!» – у нее на глазах были чуть ли не слезы умиления. Я отвел глаза.
– И моя дочка тоже довольна! – воскликнула мать Алины. – Она теперь настырных кавалеров очень просто отшивает.
